Лето на чужой планете
Шрифт:
Тут мне показалось, что я могу подловить пастора на противоречии.
— Но вы же сами говорили, что Создателю угодны все проявления жизни.
— При условии, что эта жизнь нравится тебе, Ал. Только при этом условии.
— Так что же мне делать? — растерялся я.
— Слушать свои желания. Не сиюминутные, а настоящие. Желания, за исполнение которых ты готов отдать всё — это и есть голос Создателя в тебе.
Пастор взял кувшин и отпил ещё немного лимонада. Потом протянул кувшин мне.
— А если я ошибусь? — спросил
Пастор весело пожал плечами.
— Жизнь не может состоять только из правильных поступков. По крайней мере, это будут твои ошибки, а не чужие.
Я задумчиво кивнул и медленно допил лимонад. Протянул кувшин пастору и поднялся со скамьи. Солнце бросало розовые блики сквозь круглое окно в потолке церкви на тёмное дерево креста.
— Спасибо, пастор Свен!
***
Я вышел на улицу, и меня буквально обдало зноем. Неподвижный воздух раскалился, пыльная листва деревьев бессильно обвисла. Небо выцвело, словно застиранная рубашка.
На мгновение мне захотелось вернуться обратно, в прохладный сумрак церкви. Детское желание спрятаться от неуюта. Я тряхнул головой и спустился с крыльца.
Проходя через площадь, я бросил невольный взгляд на недавнее пожарище. На месте сгоревшего сарая стояло новое, крепкое строение, обшитое медово-жёлтыми, не успевшими потемнеть досками.
Я свернул в переулок, миновал заросший сад, перекинувший ветви через старый забор, и вышел к дому доктора Ханса. Здесь тоже стучали топоры и молотки. Рядом с домом плотники рубили первые венцы большого здания. Утоптанная рыжая земля была завалена щепой и обрезками досок. Среди плотников я с удивлением увидел дядьку Томаша. Он тоже заметил меня. Спрыгнул с бревна и, бодро, переступая через мусор, пошёл мне навстречу. Я глазам своим не поверил — дядька Томаш не хромал!
— Привет, Ал! — крикнул он издалека.
— Здравствуйте, дядька Томаш! — ответил я. — Как ваша нога?
Дядька Томаш подошёл ближе и закатал брючину, к которой прилипли свежие опилки.
— Погляди-ка, Ал! — с гордостью сказал он.
Вместо потемневшей отшлифованной деревяшки под брюками был протез из блестящего металла. Место колена занимал шарнир в сплошном кожухе.
— Она гнётся, Ал! Посмотри! — глаза Томаша горели от восторга.
Протез согнулся в колене. Затем пошевелил ступнёй, обутой в новый башмак. Это происходило абсолютно бесшумно.
— Даже пальцы двигаются! А главное — я её чувствую! Плохо, как будто она онемела. Но чувствую!
— Как это? — я сегодня уже устал удивляться.
— Доктор Трейси, дай ей Создатель здоровья, как-то соединила ногу с нервами в культе. И сказала, что если тренироваться — то мозг восстановит какие-то там связи.
— Нейронные?
— Вот-вот. Нейтронные! И я опять буду чувствовать ногу!
Он наклонился и аккуратно раскатал штанину. Затем снова согнул ногу в колене и топнул ботинком о землю. Видно было, что это доставляет ему удовольствие.
— Ну,
Он показал рукой на строящееся здание. На свежих венцах сидели, отдыхая, плотники.
— Старая-то тесновата теперь. Ведь к нам со всех посёлков люди едут. Да ещё доктор Ханс хочет открыть школу для врачей — чтоб лечили не хуже доктора Трейси.
— Я очень рад за вас, дядька Томаш, — искренне сказал я.
— А я-то как рад, Ал! — простодушно ответил он. — Ты приходи завтра к полудню в церковь. Будет собрание.
— Собрание?
— Ага. Будем решать, как потратить сокровища, которые ты для нас добыл.
Чёрт, ну неужели вся Местрия уже знает, что случилось в поясе астероидов?
— Мне просто повезло, дядька Томаш, — сказал я.
Он мотнул седой головой.
— Это нам с тобой повезло, мальчик. Так ты приходи завтра, обязательно! И в гости заходи. Джуди будет рада. Она каждый день тебя добрым словом поминает.
Дядька Томаш наклонился к моему уху и доверительно сказал:
— Я ведь теперь совсем не пью. Некогда. Да и нога не слушается, как выпьешь. Вот я и решил — ну её к чёрту, старую жизнь, пьянство это. Нечего Создателя гневить.
Дядька Томаш крепко пожал мне руку, повернулся и пошёл обратно к плотникам. А я поднялся по ступенькам к двери и постучал. Мне открыл доктор Ханс. Одет он был по-домашнему — мягкие серые брюки, рубашка с коротким рукавом и тапочки.
— Привет, Ал! — сказал он и посторонился. — Проходи. Что-то случилось?
В этом весь доктор Ханс. Сначала спросил о деле, а уж потом решит — болтать с тобой, или нет.
— Всё в порядке, доктор Ханс, — вежливо сказал я. — Могу я увидеть доктора Трейси?
Ханс обернулся и крикнул куда-то в глубину коридора:
— Эльга! К тебе пришли!
— Да, Руди! Сейчас иду! — откликнулся знакомый голос, и в коридор выглянула доктор Трейси. Одета она была в длинную рубашку до колен, из-под которой выглядывали босые ноги. Рубашка была явно великовата в плечах и принадлежала, скорее всего, Хансу. Ну, и чудные дела творятся! А ведь при первой встрече они так переругались — страсть! Уж я-то помню.
Но я и виду не показал, что всё понимаю. Просто наклонил голову и вежливо поздоровался. А потом спросил:
— Доктор Трейси! Вы не могли бы зайти к моему отцу?
Брови Ханса удивлённо поднялись, и я поспешил добавить:
— Помните, я просил вас узнать про моего брата, Грегора? Мне очень надо, чтобы вы подтвердили отцу, что Грегор — его сын.
Глава 23
Надо отдать должное доктору Трейси — она быстро переоделась и вышла из дома. Комбинезон с нашивкой медицинской службы делал её старше, несмотря на легкомысленные белокурые кудряшки. В руке у неё был чемоданчик с красным крестом.