Лето, в котором нас не будет
Шрифт:
Его визгливый фальцет слышала, вероятно, вся Айвана, странно, что библиотекарская грымза не оборвала сие драматическое выступление на корню. Впрочем, возможно, стены в библиотеки были магическим образом звуконепроницаемые…
— А ну, разошлись, требуха икроноса, дохлятины, уроды, придурки, дебилы, козлины малолетние, ничтожества, безмозглые, бездарные, тупорылые…
Между тем юноши — один из них был очень высокий и лохматый, а второй — с модной "высокой" стрижкой, не обращали на гневный преподавательский ор ни малейшего внимания и методично пытались убить друг друга. Сначала в ход пошли стулья — после довольно неудачных обоюдных попыток огреть противника
— А ну прекратите немедленно, это что ещё такое! — директриса внесла свою нотку в общий вой, но никто не обратил на неё внимание. Проще говоря, её голоса просто никто не услыщал. Я зажмурилась, когда матёрый кулак высокого и лохматого парня устремился в лицо второго, которого я окрестила "красавчиком". Но красавчик оказался не промах — увернулся, умудрился перекатиться, одновременно выкручивая руку первого в каком-то мудрёном болевом захвате.
Наконец, новопосвящённые студенты отмерли и попытались растащить драчунов, а один из них мальчиков, невысокий рыжеволосый юноша, появился на сцене действия с ведром воды — у служанки, что ли, отобрал? — и, недолго думая, выплеснул его содержимое на колошматящих друг друга парней.
Вода, однако, никуда не выплеснулась. Наоборот: взметнулась к потолку извивающейся серебристой змейкой, а потом резко разделилась уже на двух змей, которые яростно кинулись друг на друга.
— Идиот! — "честь и гордость" Колледжа, надо полагать, мальёк Ультар, отвесил знатный подзатыльник рыжему. — Водников разнимать водой, они тебе кто, кошки? Они, кобели драные, счас у меня получат…
В этот момент распахнулась дверь одной из аудиторий, и к нам побежал ещё один преподаватель, моложавый, слегка прихрамывающий на ходу. Встал совсем рядом со мной и поднял одну руку вверх — медленно и с усилием, словно что-то удерживало его конечность в плену.
Воздух вокруг горе-бойцов — красавчик уже мог похвастаться отменным фингалом под глазом, а у лохматого, возможно, был сломан нос, так он опух и покраснел — стал ощутимо темнеть и сгущаться. Они закашлялись, отпустили друг друга и метнулись в разные стороны. Уж не знаю, какой именно приём применил хромающий препод, но это было просто и эффективно. Водяные змейки разлетелись тучей ледяных брызг. Правда, сизоватая туча не пропала, а стала расползаться, прижимаясь к прозрачному потолку. Толпа студентов отшатнулась от неё, я тоже — и врезалась в того самого прихрамывающего преподавателя.
— Простите! — пискнула я. Мужчина развернулся ко мне, собираясь что-то сказать, но тут мальчишки, вероятно, обнаружили, что оказались поблизости от первоначального оружия, то есть стульев, каким-то чудом оставшихся почти целыми. Я вдруг поняла, что красавчик стоит совсем рядом со мной, а стул лохматого уже летит в нашу сторону. Вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, подальше от всяких опасных и агрессивных психов, я растерялась и почему-то метнулась в сторону парня. Летящий в нас стул изменил траекторию и довольно мягко опустился, но я этого уже не увидела, потому что красавчик ото всей души — и надо полагать, непредумышленно — замахнулся своим собственным
И заехал прямиком мне в глаз, после чего всё потемнело, заискрилось вокруг, я, наверное, заорала от боли, такой сильной, что она почти не ощущалась. И с некоторым облегчением погрузилась в мягкую поролоновую темноту.
Глава 20. Юнита скверны
Следующий день после смерти Тьериша Агрависа пятёрка провела, не поднимая глаз, тише воды, ниже земли. Им было всего по девять лет, не так, чтобы много, но они уже всё понимали. И ждали расправы. Учителя ходили нервные и злые, уроки сократили. Мельком они видели малью Агравис, почерневшую от рыданий: своего умственно отсталого нелепого Риша она любила безумно. А ещё по Джаксвиллю сновали незнакомые люди, собранные, деловые, все словно бы на одно лицо. Вероятно, изучали обстоятельства произошедшего. Питомцев приюта пока что не допрашивали, но было ясно, что это — дело времени.
Расследования и грядущей расправы, внешней или внутренней, ждали все, весь их проклятый Джаксвилль ждал, но, разумеется, они пятеро — особенно. И когда Четвёртая предложила собраться для серьёзного разговора, они сбились в кучку, не задумываясь. Седьмой был бледен, как свечной воск, и нервно икал, Тринадцатый виду старался не подавать, но то и дело закусывал губу, не обращая внимания на запёкшуюся кровавую корочку. Двадцатая зло смотрела прямо перед собой, нервно выглаживая Ноля, а Двадцать вторая…
А Двадцать вторую после ужина не видел никто, и это само по себе нервировало. Вообще-то иногда она так пропадала на несколько часов, но не сегодня же! Четвёртая только нервно пожала плечами, и остальные не решились спрашивать. Если Четвёртая не искала подругу, за эти три года ставшую её негласной тенью, значит с той всё в порядке. Странная она, ну а кто в Джаксвилле нормальный?
Надо сказать, Четвёртая чувствовала себя несколько виноватой перед Двадцать второй. Её открывшийся, точнее, относительно прояснившийся дар предчувствования требовал обсуждения и осмысления, но в данный момент всем было несколько… не до того. Впрочем, Двадцать вторая, наверное, промолчала бы, как и всегда. Невольно Четвёртая сочувствовала ей: предчувствовать смерть и зачастую не иметь возможности её предотвратить, понимать, что что-то должно случиться — то ещё удовольствие. Если бы Двадцать вторая могла предупредить их заранее… Чувства вины и сопереживания были новыми, непривычными. Четвёртая чувствовала себя неуютно из-за этого.
— Пока что все в панике, думают, что это несчастный случай, но скоро заподозрят неладное и вспомнят обо мне, — сказала она, глядя на всех друзей по очереди. — Заставят меня всех допросить.
— Мы тебе подыграем, — сказал Тринадцатый, а Четвёртая покачала головой.
— Они могут заметить. Будет ещё хуже.
— Что ты предлагаешь?
— Я сбегу из Джаксвилля.
— Ха, — коротко высказался Тринадцатый.
— В конце концов, это действительно моя вина. Я сказала Ришу идти в погреб. Если я сбегу, они не тронут вас.
— Тридцать первого поймали, — сказала Двадцатая. Седьмой не сказал ничего, но побелел ещё больше, и веснушки на его лице казались почти чёрными.
— Тридцать первому просто не повезло. А я сбегу. Не хочу… — она не знала, как объяснить, но они, кажется, поняли.
— Сбежим вместе, — подала голос Двадцатая и посмотрела на мальчиков. — Мы должны держаться вместе. Мы вместе, как… мы одна… одна юнита.
— Юнита скверны, — хохотнул Тринадцатый, но было видно, что он задумался. А затем бросил быстрый взгляд на Двадцатую. — Надо вместе, ты права. Вместе проще.