Летопись Третьего мира. Ч.2 Южная Грань
Шрифт:
Голоса девушек смолкли. Последние ноты, вылившиеся из них, походили на предсмертный крик человека, прыгающего в бездонную пропасть. И когда звук достиг центра круга, который образовали монахи, сопротивление достигло пика, и произошел невероятный выброс энергии.
Их не сбило с ног - лишь вынудило всех собравшихся вынырнуть из сладкого транса и сделать несколько шагов назад.
Справившись с мощью вылитой на них энергией, Фасвит, изумленный, приподнял голову, и увидел перед собой кору иссиня-белого дерева, которое было словно вырезано изо льда и холодного света. Широкий ствол, на пять-шесть пар рук взрослых мужчин в обхвате, с рельефной, но в то же время гладкой корой, с несколькими ветвями, одна из которых
По щеке Стижиана поползла предательская, но сладкая и заслуженная слеза. Руки обмякли, и бутыль с крепким пойлом выскользнула из его руки, прокатилась по неровной крыше, на которой сидел монах, соскользнула и разбилась о лежащий сбоку от двери камень.
Сидящая справа от него Ора обомлела, и в её глазах мог бы прочитаться легкий испуг, но никто не заметил его: все как зачарованные смотрели на возникшее перед ними чудо. Монахиня взяла Стижиана за руку, и тот медленно, словно бы бессознательно, сжал пальцы.
Впервые со дня окончания монастыря он увидел одного из своих самых лучших друзей: перед ними, на площади далекого от Монтеры города, грозно возвышалось возникшее из чистейшей энергии сияния дерево критши.
– Я никогда не видел ничего подобного.
– Завороженный, произнес Амит. Сине-белое дерево, сотканное из чистейшей энергии сияния, с необычайной красотой отражалось в его голубых глазах.
Монахи вспомнили дом, а Ора словно бы вживую увидела узкую, незаметную тропку, уходящую вглубь северного леса, которая ведет к Храму, бывшим домом для неё.
Силуэт удивительного дерева, места которому в Священном Писании не нашлось, начал постепенно растворяться в воздухе, но таял он очень медленно, и, на вскидку, на его полный распад должно бы уйти несколько часов.
Городские, наконец, смогли преодолеть шок и восхищение и вздохнули полной грудью. Чудесные юные девы разжали побелевшие ручонки, распустив хоровод, и кинулись, смеясь, кто куда. Воздух наполнился возгласами всеобщего ликования. Энергии сияния становилось все больше и больше. Она появлялась из неоткуда и с легкостью, какую люди никогда не ощущали, скользила сквозь них, смывая с душ пятна их грешков и обид.
Монахи утерли слезы и один за другим начали спрыгивать с крыши. Наверху остались только Тео, Дримен, Ора и пьяный до неподвижного состояния Стижиан, не способный оторвать глаз от критши.
Тео пощелкал пальцем перед глазами сына, и, когда тот лениво моргнул, махнул на него рукой и решительно присоединился к всеобщему веселью, разгорающемуся вокруг тающего сине-белого дерева. Не было музыки: празднующие сами создавали себе ритм и двигались согласно ему. Молодые девы смешались с толпой, разбредшихся кто куда монахов не было видно и вовсе, но Ора готова была поклясться, что все они отправились на поиски юных кудесниц. Все, кроме Кира. Этот юнец, не смотря на давно оконченное обучение в монастыре, по-прежнему держался данного в возрасте семи лет слова и старательно обходил прекрасный пол стороной. Так что в отличие от всех своих братьев, он умыкнул из-под носа Мэрмы Фольнор бутылку слабоалкогольного горячего поила, чей вкус напоминал глинтвейн и кофе единовременно, и поспешил удалиться из места празднования, дабы не поддаться соблазну. Стижиан прекрасно понимал его чувства: все девушки, будь они худые или полные, легкие или тучные, выглядели крайне соблазнительно, а опьяненные сиянием монахи могли выкинуть любую глупость, и она может быть выражена совсем не в пристойной форме.
Ора положила голову на плечо с трудом сидящего монаха и погладила его по руке, которую держала. Её голова
Стижиан никак не отреагировал на внезапную нежность со стороны монашки. Она до жути походила на Млинес, в которой часть его души видела мать, а Млинес напоминала ему Визы, а ведь одно её имя заставляло Стижиана съежиться и покрыться мурашками. Ора походила на них обеих одновременно: веселая, шумная и задорная, какой бывала Млинес в хорошую погоду или если больше половины послушников освоили новый прием на первом же занятии, и резкая и легковоспламеняемая, как Визы, стоило сделать что-то не так или против её воли. Нельзя сказать, что Стижиану не нравилось подобное смешение характеров. Или что он слишком уж любил девушек в теле и не был готов принять хоть какие-то чувства со стороны фигуристой, сильной и уверенной в себе Оры. Может, ему не хотелось иметь столь близкого контакта, может, в нем играли горячительные напитки, но он попросту окаменел и позволил хмелю, или чему-то там ещё, убаюкать разум.
Когда Стижиан потерял сознание, Ора подхватила его и уложила спать на крыше прямо к ногам его младшего брата, который с улыбкой на лице наблюдал за потоком голубо-белой материи, больше не проявляющейся, а только лишь постепенно исчезающей.
– Присмотришь за ним?
– Громко сказала монахиня, перекрикивая шум ликующего города.
– А вы куда, митта?
– Спросил Дримен, кивнув. Ему, в отличие от всех прочих кто уже сидел на этой крыше, было труднее всех на ней оставаться. Его недостаточно сильные руки не могли гарантировать, что он не свалится, а теперь, когда все силачи разошлись, он и шевельнуться боялся, словно забыл, что у него в подчинении находятся четыре природные стихии.
– Проверю нашего светоча и глотну холодной воды, а то жара немыслимая.
– И она спрыгнула с крыши, беззвучно приземлившись на две ноги.
Дримен, забыв о наложенном на него заклятии весенней прохлады, нащупал лоб Стижиана и понял, что тот попросту перегрелся. Спирт в крови, горячий воздух и возбуждение отправили его старшего брата в страну дивных фантазий.
Маг приподнял голову и оглянул несколько сотен, может быть даже тысяч мелких разноцветных точек, укутанных рассеивающимся маревом, на фоне которого не было видно монахов, только людей, чьи сосуды не были голубо-белыми. Стижиан оказался ярким пятном: его сосуд излучал короткие плоские изумрудные волны, похожие на стеклянные полосы.
Дримен решил внести свою лепту в радость этого праздника. Не решившись испытывать на себе давящую на всех жару, он убрал руку ото лба брата и поднял её вверх. Где-то, где влажность воздуха была достаточной, стали образовываться дождевые тучи и ветер, призванный хитрым магом стихий, гнал их в сторону маленького, ликующего городка, раскинувшегося в низине перед одной из крупнейших в Оране церквей, в недрах которой хранится одна из четырнадцати частей могущественнейшего во всем мире артефакта.
Когда прогромыхали раскаты грома, городские сначала испугались, ведь силуэт критши продолжал таять у них на глазах, а верующие люди, особенно те, кто живет так близко к церкви, боялись лишний раз отдохнуть и повеселиться, опасаясь кары. Если бы Амиту дали рупор, он бы с подробностями объяснил городским, что в Священном Писании не говорится ни о каких наказаниях, могущих свалиться на них.
И полились крупные, тяжелые, но нечастые капли дождя, подгоняемые теплыми потоками ветра.
Новая волна ликующих возгласов, которые льстили Дримену вопреки его скромному желанию не выпячивать свои заслуги. Он этого не видел, но многие люди повернули свои головы в сторону дома, на крыше которой находились два брата, и весело помахали им руками.