Летописцы летающей братвы. Книга третья
Шрифт:
Все оживились, раздался тонкий звон хрусталя, потом наступила минута молчания, нарушаемая перестуком ножей и вилок.
Я с удовольствием ел буженину и поймал себя на мысли, что думаю об источниках изысканных блюд. Наверняка шеф пользуется привилегией государственных чиновников и партийных бонз и отоваривается на закрытых складах и спецмагазинах, возможно даже в «Елисеевском», который по ассортименту мог бы соперничать с Третьяковской галереей. Простому смертному такие деликатесы не по карману. Да и недоступны тоже. Только элита пользовалась негласными кормушками. Попасть в список льготников считалось престижным, и не только потому, что решало проблемы быта: статус такого счастливчика резко возрастал. Вся страна съезжалась в Москву за продуктами, поступающих в столицу со всех областей. Ходили упорные слухи, что Правительство и лично товарищ Гришин, занимающий
После третьей опрокинутой стопки я, по привычке, вышел покурить на площадке. Илья Александрович увязался за мной. Разговор шёл о работе. И это естественно. Авиаторы за пьянкой обсуждают деловые моменты, а на работе судачат о женщинах.
Я высказал пожелание обновить фотоаппаратуру и приобрести, наконец, собственную проявочную машину для слайдов, без которой хоть караул кричи.
– Мыслите вы, безусловно, правильно, – поддержал меня слегка подвыпивший Миронов, – но она уйму денег стоит. И не просто денег, а валютой. Без поддержки сверху наша инициатива обречена на провал. У меня есть определённые связи с руководством, но одного меня мало. Говорят, у вас неплохие отношения с Батехиным?
Вот в чём собака была зарыта! Вот почему шеф пригласил в гости неизвестного в пишущих кругах подчинённого. Ему нужна была информация из первых уст о моих связях с Лукичом. Но он забыл (игнорировал?) про одно журналистское правило – никогда и ни с кем не делиться лично добытыми сведениями, потому что они представляют материальную ценность. Поделиться информацией – всё равно, как вытащить деньги из своего кармана и отдать собеседнику.
– Илья Александрович, – изобразил я на своём лице как можно естественней изумление, – слухи эти явно преувеличены. Ну, какие, скажите на милость, могут быть отношения между обыкновенным клерком и государственным мужем? Служил, конечно, под его началом. Но и только.
– Да? – с сомнением посмотрел на меня Миронов. – А мне говорили…
– Да мало ли о чём говорят? Вышло недоразумение, – позволил я себе прервать шефа. – И давайте забудем об этом.
Потом потушил сигарету, поискал глазами, куда бы её деть, и спрятал чинарик в карман.
– Не возражаю, – с облегчением согласился он, и напряжение в его глазах исчезло.
«А ведь побаивается, старый лис, – неожиданно для себя я сделал вывод. – Боится за своё кресло. Но мыслит логически и с перспективой. Мне – то его должность пока до фени. Мне бы только за Москву зацепиться, прописку получить. А там – время покажет», – так я думал, шагая за спиной старого разведчика.
– Что ж, я подумаю о ваших проблемах, – пообещал мой шеф. – Но и вы, по возможности, зондируйте почву на предмет вооружения отдела.
– Это мой долг и моя головная боль, – заверил я…
– Хорошая семья, – сделала свой вывод Лада, когда мы по пути домой высказали свои впечатления о Мироновых. – И угощают славно, и разговор поддержать могут. Учись, подполковник.
О моём визите на квартиру Миронова, конечно, прознали. В редакциях, как и на зоне, таких вещей не утаишь. Откуда просочилась информация, непонятно. Скорее всего, от самого Главного. Скрывать и отрицать этот факт я не собирался. И когда Юрка Кисляков спросил напрямую, действительно ли я удостоился такой великой чести, ничего не оставалось, как кивнуть. Он пристально посмотрел в мои глаза, с жалостью покачал седой головой сбоку набок, словно увидел перед собой убогого и саркастически скривил губы:
– Это мы тоже проходили. Только учти, что не такой Илья Александрович хлебосол, чтобы чинить подчинённым добро. Мягко стелет, да жёстко спать.
– Что же мне – нужно было отказаться? Это не Светлицын, настойчиво вовлекающий меня в свою компанию. Это Главный, который может съесть меня с потрохами. Игнорировать его опасно.
– Тьфу, – притушил Юрка окурок, – до чего ты наивный человек! Неужели непонятно, что и Светлицын, и Белов и Бессонов, – все они из одной шайки – лейки? Эти ретрограды добиваются абсолютной власти в журнале. В зародыше давят любую свежую мысль. А во что его превратили? В наставление по производству полётов. Ты поспрошай рядовых лётчиков, кто его читает? Да никто, кроме начальства. И только потому, чтобы блеснуть при случае своей эрудицией в глазах руководителей бесчисленных инспекций и проверок.
В принципе, Кисляков, конечно, прав. Мне, прослужившему в боевых частях два десятилетия, и самому приходилось заниматься подписными компаниями. Я знал, как непопулярен журнал. И дело не в цене. Причём здесь стоимость? Ребята в один голос заявляли, что надоело читать пересказы инструкций и указаний. Нет на его страницах живинки, авиационного сленга и юмора, нет опыта, на котором можно было бы поучиться.
– Откровенно тебе скажу, – разволновался Кисляков не на шутку.– По большому счёту – журнал номенклатурный. Ты посмотри на авторский список. Одни и те же фамилии годами публикуются с завидным постоянством. Боевому лётчику здесь не пройти. Что с него возьмёшь? А вот с тыловика или, скажем, с известного медика, что-нибудь можно и выдоить. Путёвку, к примеру, в престижный санаторий в бархатный сезон.
– И – что, Миронов этого не видит?
– Может, и видит, да не желает конфликтовать. А критики не терпит. Вот и увиваются вокруг него удобные люди, льстецы и подпевалы. Одним словом, окружил себя подхалимами и занял круговую оборону. Так что будь осторожен. Не верь данайцам, дары приносящим…
Между тем, Светлицын не терял надежды перетянуть меня на свою сторону. Руководя отделом пропаганды и агитации, он, по совместительству занимался вопросами культуры и быта, и ему было решать, кому выделить путёвку в пионерский лагерь, кто достоин посещения театров и премьер – концертов по бесплатным билетам, выделяемым профсоюзом Управления ВВС, кому отдыхать в подмосковных домах отдыха. Формально все эти вопросы решал шеф, но он уже давно передоверялся подчинённому и безоговорочно соглашался с его предложениями. Все эти крошки с барского стола отдел боевой подготовки обходили стороной. Я как – то выразил своё удивление по этому поводу, но Светлицын, глядя на меня с укоризной, пояснил, что кисляковцы постоянно отказываются от предложенных благ. Вот вы – то человек независимый, самостоятельный, подчёркивал он, вы сами можете решать, идти вам на эстрадный концерт с участием Хазанова, или обождать до лучших времён.
Как ни заманчивы были предложения, но и я мягко от них отказывался, объясняя тем, что живу в Подмосковье, а детей оставлять не на кого. Светлицын понимающе кивал, однако по всему было видно, что терпение его кончается.
Недовольство моей ослиной неуступчивостью я ощутил вскоре на своей работе. Доверительные отношения с ведущими специалистами по оформлению средств массовой информации, создаваемые мною, стали пропадать, словно цвет у плохо закреплённой фотографии. В общем, среди столичных журналистов всегда существовало негласное чувство локтя. Все они испытывали определённую нужду в решении рабочих проблем, понимали озабоченность коллег, и в меру своих возможностей оказывали посильную помощь, рассчитывая, в свою очередь, на взаимную поддержку. Но с некоторых пор я стал испытывать некоторое отчуждение у знакомых ребят. То неделями приходилось бомбить отдел технических средств пропаганды, выбивая плёнку и фотобумагу, то вдруг отказывали в фотохронике ТАСС, «Плакате» или в «Красной звезде» изготовить слайды. То приходилось вдруг до хрипоты в горле спорить с нашим цензором полковником Ермолаевым, доказывая, что представленный материал не содержит никакой секретности и давно опубликован в западной прессе. Нет, мне не отказывали в услугах, но обещали выполнить их попозже, дня через два – три, заставляя выполнять несколько заходов при решении одного и того же вопроса. Бессонов беззастенчиво и необоснованно браковал сюжеты, привезённые из командировок Редькиным, обвиняя меня в неспособности руководить подчинёнными. Стараясь смягчить тяжеловесные удары ниже пояса этого хлюпика, Обухов вставал на мою защиту, но с переменным успехом. Искусством унижать подчинённых Евгений Иванович овладел в совершенстве.
Юрий Александрович Кисляков со своими подчинёнными тоже вставали на мою защиту во время планёрок, доказывая, что качество оформления журнала с моим приходом ничуть не ухудшилось, но, оставаясь в меньшинстве, терпел неудачи. Я становился изгоем.
Участие в моём гонении принял и любитель юмора и сатиры полковник Застрожнов. Не сам, а через секретаря квартирной комиссии, он предложил мне освободить ведомственную квартиру в недельный срок.
– Так получилось, товарищ подполковник. В Польше погиб капитан Фомин, и Главком ВВС приказал выделить для семьи погибшего свой резерв, который вы временно занимали.