Летописцы летающей братвы. Книга третья

Ильин Геннадий

– А что это вы здесь делаете? – полюбопытствовала хитрая бестия, скользнув опытным взглядом по кровати. – Я тоже хочу.

Она была выше Александры и симпатичнее. Возможно потому, что раскосые карие глаза придавали лицу определённый шарм и привлекательность. Коричневая юбка, темных тонов кофта и туфли – лодочки говорили о том, что девушка следит за модой.

– Подожди, – сконфуженно удивилась Александра. – Ты же звонила о потерянных ключах? Кстати, познакомьтесь: Ольга, моя родная сестрица. А это – мой сослуживец, – кивнула она в мою сторону.

Пока я пожимал протянутую руку, растерянность на лице Ольги от

неожиданного вопроса исчезла. Я понял, что легенда с ключами придумана, чтобы затащить меня в постель. Но чтобы не разочаровывать женщин своей догадливостью, принял игру за чистую монету.

– К счастью, нашлись. Я такая растеряха, – жуть! – засмеялась Ольга, лукаво поглядывая на старшую. Вот бестии, спелись, с полуслова понимают друг друга!

Я для приличия посидел ещё минут десять, болтая о предстоящих Олимпийских играх в Москве, и засобирался:

– В гостях хорошо, а дома лучше. Спасибо за кофе.

– И тебе спасибо, – проворковала Шурочка и проводила меня до порога. – Надеюсь, всё, что моё приглашение останется между нами?

– Разве я похож на самоубийцу? У меня и без того шишек достаточно. Нехватает только персонального дела по аморальному поведению. Ну, бывай…

День угасал, и дороги были свободны. В пятницу большинство москвичей уезжали на дачи. Я, не торопясь, ехал домой и прокручивал события последних часов. В принципе негоже заводить шашни с сослуживицами. Опасность огласки грозила большими неприятностями. По опыту я знал, что всякая женщина не прочь завести любовную интрижку. Но боязнь разоблачения сдерживает её порывы. С другой стороны, нет ничего зазорного в том, что я оказал уважаемой женщине небольшую услугу. На работе Шурочку уважали, к её мнению прислушивалось и начальство. Так что поддержка в задуманном мной деле с её стороны не помешает.

А дело это касалось Курбатова. С некоторых пор качество и тематика отснятых им слайдов оставляли желать лучшего. Даже мне, профану в фотографии, было понятно, что снимки, предлагаемые профессионалом, с большой натяжкой тянули на любительские. Не без оснований я подозревал, что его подставы – часть коварного плана Светлицына, решившего укротить строптивого варяга не мытьём, так катаньем. Не знаю, чем его пригрел Светлицын, но мой подчинённый был предан ему безоглядно.

– Ты молодой, Редькин, тебе карьеру делать надо, – пытался я наставить фотокора на путь истинный. – Зачем марать доброе имя? Неужели ты думаешь, что мне неизвестно, под чью дуду ты пляшешь? Ты вот втихую саботируешь, а гонорар за снимки уходит твоим коллегам из других издательств. Или ты считаешь, что я неспособен самостоятельно обеспечить журнал иллюстрациями?

– Это нач-чальству д-думать надо. А мне – работать, – слабо возражал фотограф. – Вкалываю, как могу.

– Плохо вкалываешь, Дмитрий Григорьевич.

Похоже, не толькоРедькин, но и Анна Михайловна считала меня досадным недоразумением. Более того, она была уверена, что я ущемляю её обязанности и покушаюсь на талант.

Мы работали над номером, посвящённым комсомолу. Внутреннюю страницу обложки решили заполнить архивными и современными иллюстрациями. Подчеркнуть, так сказать, преемственность поколений. Анна сделала макет, но для комментариев места почти не оставила. Текст у меня уже был. Вложил в него, что называется, душу. Жалко стало чекрыжить.

– Аня, согласитесь, что этого мало.

Оставьте окно на сорок слов.

– Хорошо, – кивнула женщина, но через четверть часа меня вызвал Миронов:

– Это что же такое получается? – гневно накинулся шеф. – Места вам мало?

– Да что можно сказать о комсомоле в четырнадцать строк? – вспылил и я.

– Если не можете, уходите из редакции! – жёстко ответил мой обожаемый начальник. А потом уже хлёстко и оскорбительно: – Вы за пятёрку гонорара хорошее дело готовы загубить!

Ох, как хотелось врезать ему между глаз со всей классовой ненавистью! Но я сдержался и молча проглотил нестерпимую обиду. Ничего, гад, отольются тебе когда – нибудь мои слёзки…

Издревле существует неписанное правило: если подчинённым задание не под силу, его выполняет начальник. И потому я, вооружившись «Лейкой» и блокнотом, стал выезжать в командировки, переложив решение технических вопросов на плечи Анны. Естественно, ей это не понравилось. Служащие в штыки встречают дополнительные обязанности, им не свойственные. Но мы нашли компромисс, и я при случае не задерживал её на работе. О хвалёном советском энтузиазме здесь и речи идти не могло. Нет, мои подчинённые патриотизмом не страдали.

Идея о внедрении содружества в нашей троице тоже потерпела фиаско. В самом начале своей карьеры на новой должности я как – то собрал всех на совещание:

– Я нуждаюсь в вашей помощи, – как можно проникновенней сказал я. – Вот что нам предстоит сделать…

И нарисовал картину своего видения улучшения качества в оформлении журнала.

У солдат такой демократический подход вызывал положительные эмоции, а вот у вольнонаёмных выжал на лицах вежливую улыбку, не более.

– Зачем вы рассказываете о своих обязанностях, – выдержав паузу, съехидничал уже тогдаРедькин. – У нас и своих хватает…

Дома меня ожидал сюрприз: на выходные приехал Ладкин отец Иван Константинович. Проведать своих детей и внуков. Уж чем другим, а гостями и родственниками нашу семью Бог не обидел. Приезжали из Запорожья и Челябинска, из Волгограда и Магнитогорска, с севера и с юга, а теперь вот пожаловали из Тулы. Честно скажу, мы с детьми любим неформальные визиты, привносящие в нашу повседневную жизнь приятные хлопоты и неподдельную радость. Детям привозили подарки, а для меня был повод пропустить румашечку-другую, что называется, легально оттянуться.

Дед аккуратно ссадил Андрюшу с колен, поднялся с дивана, и мы по русскому обычаю троекратно облобызались.

– Поджарым стал, – то ли с одобрением, то ли сокрушаясь, произнёс тесть глуховатым голосом. – Что, чёртушка, работы много? Это хорошо. Плохо, когда её нет. А я, понимаешь, тяну лямку на оружейном, хожу на рыбалку да копаюсь в саду. Отправил жену на дачу, а сам – к вам.

Всех близких ему людей Иван Константинович уменьшительно – ласково называет «чёртушками». Откуда у него, сурового и грубого солдата, прошедшего войну, огонь и воду, и медные трубы, такая удивительная тяга к нежности? Или это компенсация за личную кровь и страдания тех заключённых, которых бывшему НКВДэшнику выпала планида видеть и охранять долгие годы? Сомневаюсь. А может, он оттаял в средней полосе России, насквозь промёрзший в местах не столь отдалённых? Этого дед не знал. Мы и сами не замечаем, как со временем возрастает и обостряется наша забота о потомках.