Летописцы Победы
Шрифт:
Музыкальный Халип тут же подбирает мелодию одной известной песни и напевает. Я подтягиваю. Поет и Симонов.
Рая зачарованными глазами смотрит на нас. Мария Ивановна отошла от печи и, прислонив руки к груди, слушает незнакомую песню.
Мы поем с чувством,
Когда мы кончили петь, Рая подошла к Симонову со школьной тетрадочкой:
— Напишите на память, пожалуйста…
Костя не может отказать и пишет песню в тетрадь.
Между прочим, тут, в Гулькевичах, Симонов преподал всей нашей журналистской братии хороший репортерский урок. Каждый из нас слышал много рассказов станичников о зверствах врага. Но эти рассказы казались нам не слишком новыми, вроде повторения виденного и даже не один раз описанного. А Симонов не поленился копнуть глубже и откопал такие факты, которые потрясли всех советских людей. Я имею в виду его корреспонденцию в «Красной звезде» под заголовком «Гулькевичи — Бердин. Поезда рабов».
12 февраля рано утром был освобожден город Краснодар.
Мы с Симоновым и Халипом вошли в него вместе с войсками. За Кубанью и на вокзале еще шли бои, на улицах не перестали рваться фашистские снаряды, а все население города, именно все, высыпало из домов и подвалов на улицы. Войска шли по живому коридору. Улыбки, слезы, красные флажки и самые нежные слова: «родные», «дорогие», «долгожданные».
Двоякое чувство овладевает тобой, когда ты входишь в освобожденный советский город. Ты бесконечно рад, счастлив, что еще один кусок советской земли возвращен Родине, что тысячи наших, советских людей вызволены из нацистского плена. А пожарища, развалины, тела убитых женщин, детей, стариков отзываются в сердце болью.
Радость и горе вместе.
Симонов то улыбается, то бледнеет. А картины сменяют одна другую. Где-то рядом ухнул взрыв. На углу улиц Шаумяна и Ворошилова — виселица. Повешен юноша лет шестнадцати. Угол Красной и Ленина — снова виселица, тут казнена девушка.
А вот семья — семь детей и, видимо, их мать обступили пушку, целуют солдат. У женщины текут по щекам слезы.
Целая толпа людей окружила место, где расстреляны три девушки. Плач, рыдание.
Пахнет гарью.
Позднее весь мир узнает, что именно здесь, в Краснодаре, фашисты испытали самое адское свое изобретение — газовые автомобили. В них сажали людей под видом перевозки и душили специальным газом. Но об этом узнают потом. А сейчас город «украшен» виселицами. В здании гестапо горы трупов — мужчины, женщины, подростки. На дворе тюрьмы трупы советских военнопленных.
Пишем корреспонденцию «В Краснодаре» вдвоем с Симоновым. На этом настоял Костя.
— Сколько дней рядом и тут все облазили вместе, — говорит Симонов. — Выступим в газете на пару, будет правильно.
После обеда проводил Симонова на Южный фронт, а сам пошел передавать нашу корреспонденцию.
На следующий день меня пригласил к прямому проводу из Москвы главный редактор Д. И. Ортенберг. Вот что он мне передал:
«Вы сделали большую ошибку, поставив вместе с Симоновым свою подпись под корреспонденцией Краснодара тчк Вообще неприлично корреспонденту навязываться в соавторы
Я попросил телеграфиста отстукать:
«Вместе с Симоновым были в войсках во время боев за Краснодар, вместе вошли в освобожденный город, вместе ездили, ходили, слушали, смотрели тчк Уверяю вас — вместе писали тчк Было бы ошибкой, если бы я поставил свою подпись рядом с Симоновым под очерком, рассказом, стихами тчк Корреспонденцию вместе писали по его настоянию тчк».
Д. И. Ортенберг подытожил разговор так:
«Считаю ваше объяснение неудовлетворительным тчк Под корреспонденцией будет оставлена одна подпись тчк Ортенберг тчк»
И корреспонденцию опубликовали за подписью одного Симонова.
В тот же день я получил от него телеграмму:
«Возмущен самоуправством редакции тчк Сообщил об этом Ортенбергу, просил извиниться перед тобой тчк Будь здоров, твой Костя».
От главного редактора пришла извинительная телеграмма.
Приезжая в Москву на короткую побывку, я два раза ночевал у Симонова на квартире в ажурном доме на Ленинградском шоссе (сейчас Ленинградский проспект).
По-моему, он никогда не был один. И никогда не отдыхал. Всегда был очень занят, всегда работал по 15–17 часов в сутки.
Запомнился второй приезд к нему. Бросив у него чемоданчик часов в 10 утра, я пошел в редакцию. Он в это время сидел вместе со стенографисткой Музой Николаевной Кузько, диктовал ей фронтовые дневники.
Вернулся на его квартиру в 22 часа. Костя по-прежнему ходил по своей комнате и диктовал. Мне сказал:
— Чай и ужин на кухне…
Я тоже посидел часа два над срочным материалом, потом сон и усталость свалили меня.
Проснулся в четыре утра. Слышу: Костя диктует.
В девять он уже на ногах. Чай, бутерброд с колбасой «второй фронт» — и снова за работу.
Не знаю, откуда у него брались силы.
Любимыми его словами были:
— Отдохнем после войны.
Я не подсчитывал, сколько было написано Симоновым во время войны. Но стоит вспомнить его военные стихи и поэмы, газетные и журнальные очерки, рассказы, корреспонденции, статьи, его корреспонденции для американской и английской печати, его выступления по радио, наконец, его пьесы, его кинофильмы — и вы поразитесь работоспособности этого изумительного человека.
И вот финал в поверженном Берлине. Да, Симонов здесь. Он не мог не быть в фашистской столице. После Сталинграда и Краснодара он побывал на Украине, видел бои на Курской дуге, писал об освобождении Бухареста, рассказал народу об ужасах Майданека, был в Болгарии, добрался до штаба югославской партизанской армии и взял интервью у ее главнокомандующего Иосипа Броз Тито, ходил по улицам чехословацких городов, встречался с союзниками на Эльбе.
Вечером 7 мая 1945 года корреспондентов центральных газет приглашают в Военный совет 1-го Белорусского фронта. Член Военного совета генерал-лейтенант К. Ф. Телегин и начальник политуправления генерал-лейтенант С. Ф. Галаджев говорят нам, что завтра в Берлине будет подписан Акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии. И одним из первых удостоверение на право участия в этой исторической церемонии выдается специальному корреспонденту «Красной звезды» Константину Михайловичу Симонову.