Летописцы Победы
Шрифт:
— Но нужна только правда. Никаких догадок и домыслов. Запомните, начальник Генерального штаба свой разговор с вами будет докладывать правительству.
У Василия Семеновича Гроссмана лицо сразу сделалось каким-то скучным. И я его понял. Да, мы были в Люблине. Но к докладу правительству, конечно, не готовы.
И все-таки пришлось подойти к аппарату. После того как К. К. Рокоссовский нас представил, Москва отстукала первый вопрос:
— Водопровод в Люблине работает?
Я посмотрел на Гроссмана. Он — на меня.
— Вы же пили у того поляка воду, — напомнил я ему. — Вода, кажется,
— Вы умывались из водопровода, — вспомнил в свою очередь Гроссман.
А ведь и в самом деле!
Дали положительный ответ.
— Электричество есть?
— Есть! — Вот это-то мы знали точно.
— Мосты целы?
— Один проезжали. Цел. О других ничего не знаем.
— На каких улицах были? Каковы размеры разрушений? Много ли целых жилых домов? Сколько, по-вашему, в городе осталось жителей? Видели ли уцелевшие дома правительственного типа, где и на какой улице? Состояние мостовых, тротуаров? Не интересовались ли городской телефонной сетью? Как замок Любельский?
И еще вопросы, вопросы. Мы, отвечая, даже вспотели. Вместе с нами переживал маршал.
Наконец генерал Антонов поблагодарил нас за информацию и вслед за этим отстукал: «…правда, не очень богатую, к сожалению. Но думаю, что и она пригодится».
Какое-то время все молчали. Потом Рокоссовский поинтересовался, какой дорогой мы ехали из Люблина.
Я показал на карте ниточную линию шоссе.
— Что? По этому шоссе? Да оно же в руках у немцев! — воскликнул Рокоссовский и внимательно, я бы сказал, с подозрением посмотрел на нас. Чувствовалось, что он сомневается в нашей правдивости.
— Мы не знаем, в чьих руках это шоссе, — начал сердиться Гроссман, — но мы ехали именно по нему. Думаю, что ваши данные, товарищ командующий, просто устарели…
В это время в дверях показался генерал А. М. Пронин — член Военного совета 8-й гвардейской армии.
Маршал спросил его:
— Вы из Люблина? Какой дорогой ехали?
Пронин указал на шоссе, по которому проехали и мы.
Рокоссовский смутился. Затем виновато сказал:
— Извините, товарищи. Мои данные и в самом деле устарели. В искупление недоразумения прошу отужинать с нами.
Я ответил сразу за нас обоих:
— Спасибо, товарищ маршал. Но мы очень торопимся. Нам надо передать наши корреспонденции в Москву. Вот, если вы дадите указание передать их вне очереди, «Красная звезда» скажет вам великое спасибо.
Маршал дал обещание выполнить эту просьбу и крепче прежнего пожал нам руки.
Скоро мы узнали, что только что организованная Крайова Рада Народова и сформированный ею Польский комитет национального освобождения переехали в Люблин.
Николай КУЛЕШОВ. В ПОЛОСЕ ПЕРЕДНЕГО КРАЯ
Путь от Москвы до Праги самолетом два часа, поездом — двое суток, а у нас он занял полных четыре года. Через огонь сражений, надолбы, рвы, минные поля — далекая дорога, залитая кровью и покрытая пеплом сожженных городов и сел.
Четыре года от Москвы до Праги пешком с длинными остановками на оборону и стремительными наступлениями.
Каждый пришел на войну своей дорогой, у каждого была своя судьба. Я пошел на войну
Спустя несколько дней в школьном дворе, что в районе улицы Чехова, собралось почти полтораста человек. Какие-то люди, одетые в полувоенную форму, выкликали фамилии, формировали отделения и взводы. Так была создана 1-я рота истребительного батальона Свердловского района Москвы.
В первом взводе, куда я был зачислен, оказалось много моих коллег-журналистов, в том числе работников редакции и издательства «Известия». Помню Михаила Круглянского, Иону Андронова, Юлия Медведовского, Эдуарда Нуркаса, Петра Еркина, Зельмана Гуревича, Виктора Захарова. Взводом командовал лейтенант Сергей Петров — фотокорреспондент «Строительной газеты», а политруком роты был Михаил Габович, известный в те годы артист балета Большого театра.
22 июля фашистская авиация обрушила на Москву первый бомбовый удар. С той минуты рота была приведена в боевую готовность. Расположением нашего взвода во время воздушных тревог был район площади Пушкина, а опорным пунктом — здание «Известий». Вдоль всего фасада на три-четыре метра в высоту штабелями были уложены мешки с песком. Они плотно закрывали стеклянные витрины. В подвальном этаже, где разместили типографию, стояли наборные кассы, а рядом с ними — койки, противогазы, огнетушители. Их владельцы состояли в редакционном отряде противовоздушной обороны.
В роте создали стенную газету. Меня избрали редактором. Делали ее на четырех-пяти листах ватмана. Известинцы шефствовали над газетой: снабжали бумагой, красками, печатали фотографии и даже несколько раз на линотипах набирали тексты заметок и статей.
В коридорах редакции то и дело встречались знакомые журналисты в военной форме. Продиктовав корреспонденцию с фронта, они мчались снова на передний край.
Потом, спустя годы фронтовой жизни, пройдя через огонь боев, мы вспоминали свои первые «сражения» в районе площади Пушкина, когда бросались гасить сброшенные гитлеровскими стервятниками зажигалки, ликвидировать пожары или уходили в кромешной тьме наглухо зашторенного и затемненного города во время воздушных тревог нести на улицах патрульную службу, вслушиваясь в каждый шорох и всматриваясь в непроглядный мрак.
…Обстановка на фронте накалялась. Враг подходил к Москве. 16 октября 1941 года, в 5 часов утра, роту подняли по тревоге, раздали гранаты, по сотне патронов — начался марш.
Помню то осеннее туманное утро. На улицах редкие прохожие. Москва ощетинилась «ежами», надолбами и проволочными заграждениями. Батальон идет через Каменный мост, сворачивает на Калужское шоссе, на рубежи под Наро-Фоминск. А вскоре, сформировав из наших истребительных батальонов полнокровную дивизию и присвоив ей номер 158, нас направили на Калининский фронт, под Ржев, в самый огонь сражений. Здесь я был назначен редактором дивизионной газеты «За победу».