Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

Майринк Густав

Тогда-то и свершилось сатанинское чудо: девушка, вошедшая в собор чистой и непорочной, выходила из него духовным отражением своей прапрабабки, которая носила то же самое имя, Поликсена, — портрет ее висел у барона Эльзенвангера в зале предков...

С тех пор, едва лишь представлялась возможность, они, не сговариваясь заранее, искали встреч — и всегда встречались.

Повинуясь магической тяге своей страсти, они находили друг друга так же инстинктивно, как звери в период течки, которым нет нужды знать место и время встречи, ибо они понимают

голос крови.

Ни Отакар, ни Поликсена не находили ничего удивительного в том, что случай всегда скрещивал их пути в момент наиболее острого обоюдного влечения. Для него это стало постоянным, почти законным обновлением чуда; ее образ выходил из его сердца и превращался в живую Поликсену — так, как это было часом раньше в покоях графини Заградки.

Стоило ему только заслышать ее шаги — на этот раз они действительно приближались к башне, — и все муки переживаний тотчас улетучивались»

Даже сжимая ее в объятиях, Отакар гадал, входит ли она в дверь или, как видение, проникает сквозь стену.

Однако и эта мысль, вернее, тень мысли в тот же миг куда-то уносилась, исчезала, просачивалась, как вода сквозь пальцы.

Она с ним — это единственное, что он понимал в такую минуту; как всегда, каждый, еще только будущий миг их свидания, едва успевая стать настоящим, тут же с какой-то яростной поспешностью пожирался ненасытной бездной прошлого.

Сегодняшнее свидание исключением не являлось...

Он видел, как из темноты мерцает небрежно брошенная на пол соломенная шляпа с бледно-голубой лентой, потом все сразу исчезло: ее белая одежда покрывала туманными комьями стол, лежала разбросанная на стульях; он чувствовал горячую плоть, укусы зубов на своей шее, слышал страстные стоны —

как обычно, все происходило быстрее, чем он мог что-либо осознать, — ряд каких-то обрывочных фрагментов, молниеносно сменяющих друг друга, один ослепительнее другого. Опьянение чувств, в котором никакого понятия времени более не существует... Она попросила сыграть на скрипке?

Этого он уже не знал — не помнил.

Понимал только, что стоит перед ней, она обнимает его бедра — он чувствовал смерть, смерть, которая сосала из него кровь; озноб сотрясал тело, волосы на голове стояли дыбом, колени подгибались... В какие-то доли мгновений ему казалось, что он падает навзничь, сознание покидало его и тут же снова возвращалось, и тогда он слышал мелодию — ее, наверное, выводили его смычок и его рука, и тем не менее шла она от нее, из ее души — песня страсти, ужаса и кошмара...

В полуобмороке, беззащитный, внимал он этой мрачной музыкальной теме — она тянулась вереницей кровавых образов, их создавала Поликсена, еще больше распаляя бешенство своей свирепой страсти... чувствовал, как ее мысли проникали в его мозг, видел их ожившими событиями, а потом снова витиеватыми буквицами, вырезанными на каменной плите градчанской Малой капеллы: это была старинная хроника о возникновении картины «Изображение пронзенного», повествующая о страшном конце

того, кто дерзнул посягнуть на корону Богемии:

Итак, у одного из насаженных на колья рыцарей, по имени Борживой Хлавек, кол вышел наружу рядом с ключицей и голова осталась невредимой; осужденный сей молился до вечера с благоговением великим, и ночью кол, коим плоть его нечестивая прободена была, преломился надвое; так, с торчащим из зада обломком, дошел он до Градчан и рухнул на кучу отбросов. Утром поднялся он и вошел в дом, что рядом с храмом св. Бенедикта, и просил смиренно прислать священника Пражской замковой церкви и вот в присутствии святого отца исповедался оный Господу нашему Иисусу Христу во многих грехах своих с благоговением величайшим и известил при сем, что без исповеди и не вкусив Святого Причастия, как заведено в церкви Христовой, никоим образом умереть не может, ибо, свято веруя в таинство сие, обет дал во все дни в честь Пречистой Девы Ave Maria купно с некой молитвой краткой возносить, что и творил во всю пору упования своего, и токмо благодаря заступничеству Пречистой Девы не погиб он без Святого Причастия.

И обратился тогда священник к нему со словами: сын мой возлюбленный, открой же и мне молитву сию краткую. Тот начал и рек: Пречистая Дева, молю Тебя даровать мне, недостойному рабу твоему, заступничество святой Варвары Великомученицы, дабы избегнул я смерти скорой и пред концом своим, вкусив Даров Святых, а посему огражденный от всех врагов моих видимых, а также невидимых, защищенный от демонов злых, мог наконец чрез Христа нашего Спасителя и Благодетеля уповать на жизнь вечную. Амен.

И тогда дано было ему Святое Причастие, и в день сей же упокоился он в мире и близ церкви св. Бенедикта с великим плачем народным погребен был.

Поликсена ушла. Безжизненно-серой стояла башня в таинственном мерцании ночных звезд; однако в каменной ее груди судорожно билось крошечное человеческое сердце, преисполненное величием принесенного обета: любой ценой, не зная ни сна, ни отдыха, добыть для своей возлюбленной самое высшее, что есть в мире сем для человека, и если суждено ему умереть прежде этого, то лучше ему претерпеть тысячекратные муки пронзенного колом.

Глава 4

В зеркале

Целую неделю, в раздражении на самого себя, господин императорский лейб-медик никуда не выбирался.

Вывело его из строя на столь долгий срок посещение Богемской Лизы; самым скверным во всей этой истории были воспоминания — воспоминания о юной Лизе, упорно не желавшие оставить его в покое.

Виновником сего он склонен был считать заразительно свежий майский воздух, благоухавший в этом году соблазнительней, чем когда-либо. И напрасно он по утрам исследовал безнадежно ясное небо — нигде ни единого облачка, сулящего загасить так внезапно и с таким опозданием вспыхнувшую страсть.