Летучие образы (Истинные звезды)
Шрифт:
— Боже, Гала! Что произошло? — удивилась Даная. — Ты потеряла этот одухотворенный взгляд. Ты совершенно неожиданно стала похожа на домохозяйку из пригорода в неудачный день.
Гала, обиженная, смотрела на нее, пока Даная разговаривала со стилистом.
— Хорошо, Моника, одень ее в английский костюм от Джозефа, может, это вернет ей настроение.
— О, но я не думала!.. — вскричала Гала, но, увидев мрачное выражение на лице Данаи, остановилась.
— Да, Гала? А что ты думала? Что мы на сегодня закончили? О, я видела, как ты смотришь
Она рассерженно смотрела на Галу, одновременно думая, как великолепно она выглядит. Не было уже трогательной сироты из Лондона — была шикарная, красивая странной красотой молодая девушка из… Откуда? Не из Нью-Йорка, не из Калифорнии… Нет, Гала была европейской женщиной. Она достигла высоты, набрала такую жизненную силу…
— Я обещала Маркусу, что сяду на поезд, отходящий в полшестого, — сказала Гала. — Я не думала, что мы будем работать так поздно… ведь мы здесь с десяти утра.
Даная почувствовала, как энергия вытекает из нее по капельке. Она плыла на волнах счастья, зная, что это будет великое событие, а сейчас Гала все разрушила.
— Всегда Маркус, вот ведь как! — запротестовала она, с силой хлопнув «Никоном» по столу. — Ты только об этом и думаешь! Ты хандришь, когда его нет, а когда он здесь, ты хочешь быть с ним! Никогда не думаешь ни о работе, ни об ответственности.
— Даная, это не так! — возразила Гала. — Ты знаешь, я задерживаюсь на работе столько, сколько это бывает нужно и когда это бывает нужно… Я никогда не ставлю Маркуса выше работы…
— А как насчет меня? — спросила Даная. — Я тебя уже не волную? Я привезла тебя сюда, ты помнишь об этом? Я спасла тебя, вытащив из дыры, в которой ты жила в Лондоне… Я, а не Маркус Ройл!
— Конечно, это сделала ты, и я всегда буду благодарна, — пробормотала Гала, слезы бежали по ее щекам. — Как мне доказать тебе это? Я уже сказала, что буду работать. Я сейчас же позвоню Маркусу и скажу, что не смогу приехать.
— Не беспокойся, — парировала Даная. Слезы жалости к самой себе бежали по щекам, падая на шелковую белую блузку, и она не могла удержать их. — Я сделала тебя, Гала-Роза, а теперь Маркус хочет украсть тебя. Черт побери, это не честно!
— Но я буду твоей моделью, Даная, я никогда не буду работать на кого-то еще, — взмолилась, рыдая, Гала. — Я обещаю тебе, что буду работать, когда бы ты ни захотела, как сейчас…
— Ну да? Я хотела бы посмотреть, когда Маркус скажет: «Эй, Гала, поедем в Принстон», а на этот же вечер была бы запланирована съемка. Или ты понадобишься мне в Европе, а единственное, что ты сможешь делать — это со скучающим видом смотреть в объектив, потому что скучаешь по своему возлюбленному. Любовь! О! Я ненавижу любовь!
Резко повернувшись на каблуках, она ураганом вылетела из комнаты, оставив безнадежно плачущую Галу. Вытирая слезы рукавом шелковой
— Ну и ну! — произнес Вик Ломбарди, улыбаясь ей из черного кожаного кресла, стоящего у окна. — Что все это значит? Война в мире моды? Буря в стакане воды «Вог»?
— Ты? О, это ты! — вскричала Даная, откидывая с глаз волосы. — Ты, черт, Вик Ломбарди! Почему тебе нужно было появиться именно сейчас?
ГЛАВА 23
Даже уютно расположившись на софе, Вик выглядел более живым и динамичным, чем многие люди, которые, спеша, бежали по улицам, решила Даная, потянувшись за камерой, думая о том, возможно ли запечатлеть на пленке эту безграничную, скрученную в спираль энергию. Конечно, на цветной, такое сильное лицо, как его, требовало четкости, фактуры и теней черного и белого. Но это все не годилось, фон совершенно не подходил. Глаза, которые смотрели в ее объектив, видели слишком много горя, знали слишком много, и ее стилизованная, терпимая ко всему комната, столкнувшись с правдой и реальностью Вика, казалась до странностей нереальной…
— Я думаю, тебе уже лучше, — прокомментировал он, поставив чашку на металлический кофейный столик рядом с остатками еды, которую они взяли в китайском ресторанчике и которая так и осталась в коробках.
— Что ты имеешь в виду, говоря «тебе уже лучше»? — подозрительно спросила Даная.
— Ты опять держишь в руках фотоаппарат, поэтому я решил, что ты в порядке. Это благодаря китайской еде? Или это из-за того, что сказал тебе я?
Даная засмеялась:
— Извини, Вик, я не хотела быть грубой. И такой… негостеприимной.
— Значит, ты мне рада?
— Я не позвала бы тебя сегодня вечером, если бы не была рада, — ответила она, торопливо убирая аппарат и избегая его глаз.
Вик, опершись на локоть, потягивал кофе и глядел на нее. И не надо было быть гением проницательности, чтобы понять, что Даная расстроена.
— Ты не хочешь рассказать мне, что произошло сегодня вечером? — спросил он.
Она осторожно глянула на него, потом снова занялась своей камерой, вставляя новую пленку.
— Нет.
— Достаточно ясно, — пожал он плечами, — но если захочешь, я хороший слушатель.
— Это очень банально для твоего утонченного слуха, — горько парировала она. Потом, положив фотоаппарат, пристально посмотрела на него. — О, прости, Вик, я не хотела этого сказать. Просто… ну, сегодня утром мои планы несколько спутались, и я неожиданно почувствовала себя потерянной, как будто все, над чем я работала последние несколько лет, может неожиданно исчезнуть. Знаю, все думают, что я жестокая и непобедимая. Они не знают, как это было тяжело. Ведь никто не начинает так, правда, Вик? Я хочу сказать, я была обычным ребенком, как и все другие, посещала балетную школу, играла в мяч — и все в таком роде. Женщины, живущие для карьеры, такими не рождаются — ими становятся!