Летуны из Полетаево, или Венькины мечты о синем море
Шрифт:
Несколько минут Федулыч со Венькой ошалело смотрели друг на друга.
«Может, я чего не то спросил?» - подумал Венька и уже пожалел о заданном вопросе. Но тут Федулыч тихо крякнул, прищурил глаз и согласно затряс головой.
– Клоун, ха-ха. Клоун и есть. Ведёт себя… обхохочешься.
– Я смотрю, - сказал Венька, - у вас тут все весельчаки.
– Все до единого, - подтвердил Венькины предположения Федулыч, - даже Василий.
– И-и-и-и-и-ха!!! – Василий радостно взбрыкнул копытами и подпрыгнул метра на три вверх.
Телега
– Но-но-но, - пожурил осла Пантелеймон, - Не балуй!
– А Фима? – Венька, хоть и прикусил во время этого полёта язык, прекращать свои расспросы не собирался, - Фима тоже клоун?
– Фима-то? – смущённо почесал правый бок Федулыч, - М-м-м…
Похоже, этот Венькин вопрос окончательно загнал его в тупик. Пантелеймон кряхтел, елозил в телеге, закатывал к небу глаза.
– Фима-то? – повторил он, с трудом подбирая слова и делая между ними километровые паузы, - Фима… Клоун… Наверное… Конечно… А как же… Раз Сима клоун… Куда Фиме деваться… Клоун… У нас тут вообще… Клоун на клоуне сидит и клоуном погоняет.
– А представление? – загорелся Венька, - Представление они мне покажут?
– Они?! – как будто удивился Федулыч, но тут же спохватился и весело закивал, - Покажут! Такое представление покажут! Закачаешься!
Пантелеймон чему-то усмехнулся. Подхлестнул легонько Василия. Василий побежал шибче. Телега закачалась. И Венька закачался, разлёгшись на дне и раскинув в стороны руки. И небо над его головой закачалось тоже – вместе с набежавшими невесть откуда белыми кучерявыми облаками.
Совсем уже скоро они приедут на место. И там наверняка будет такой белый шатёр. Называется шапито, Венька знает. Из шатра навстречу им выскочат Сима и Фима – в широченных брюках и с красными поролоновыми носами. Они обрадуются Веньке и станут смеяться, прыгать, стоять на голове и ходить на руках. И покажут своё лучшее в мире представление. И…
– А я вот тоже тебя спросить желаю, - бесцеремонно влез в Венькины фантазии Федулыч, - Что у тебя там, в чемодане? Тяжёлый, будто кирпичами или булыжниками какими набит.
– Понимаете…, - Веньке было как-то неудобно признаваться, и он теребил солому, ковырял край телеги, мучительно соображая, что бы такое сказать.
Врать было неудобно и стыдно. Говорить правду – ещё неудобнее. Подумает Пантелеймон, что Венька неженка и маменькин сынок. Засмеёт.
– Вещи там,- в конце концов решился Венька.
Глава 17. Платки и колпаки.
– Какие вещи? – не понял Пантелеймон, внимательно рассматривая раздувшиеся бока чемодана, - Что за вещи? Вторсырьё? Антиквариат?
– Одежда моя. Обувь всякая. Ну… что мама собрала.
– Да? – оживился Федулыч, - Одёжа? А на что тебе столько? Это ж надо, целый чемодан одёжи. С горкой.
Пантелеймон Федулыч цокал языком и недоверчиво качал головой. А Венька закатывал глаза, вспоминая, что же
– Трое штанов. Шорты, четыре штуки. Полотенца махровые, пять штук. Нет, кажется, шесть. Платки носовые…
– Платки? – заинтересованно переспросил Пантелеймон, - Как ты сказал, носовые? На нос их, что ли надевают?
Возница сипло рассмеялся собственной шутке и энергично потёр свою синюю сливу. Видно, живо представил, как бы он на свой нос платок намотал и какой при этом элегантный вид у него при этом получился.
– Не надевают, - Венька поразился дремучести Пантелеймона, в глубине души надеясь, что уж Сима с Фимой подобным недостатком не отличаются, - А сморкаются.
– В платок?! Сморкаются?! – оскорбился Пантелеймон и гневно зыркнул на Веньку бледно-голубым, как будто выцветшим глазом, - В наших краях платок на голове носят. А вы, городские охальники… тьфу!
Напрасно Венька пытался уверить Пантелеймона, что это совсем другие платки. И на голову, ввиду несерьёзного размера, надеть их никак невозможно. Пантелеймон лишь ворчал себе под нос, грозно шевелил бровями и время от времени, присвистывая, крутил скрюченным пальцем у своего зелёного виска.
– Ну, а ещё что там у тебя? – в конце концов снизошёл он, вернувшись к теме разговора, - Куда вы там ещё сморкаетесь?
– Ещё три свитера, - продолжил Венька, проигнорировав ехидное замечание Пантелеймона, - кеды, кроссовки, сандалии, резиновые сапоги. Куртка на синтепоне. Ещё есть лёгкая, навроде ветровки…
Пантелеймон слушал внимательно, пожимал плечами, удивлённо присвистывал и вскидывал брови. У него самого из одежды явно было только то, что надето на нём: полосатые штаны в заплатках и пиджак, лишившийся из-за плюх-щекотух последней пуговицы.
– …пять маек, трусы, футболки… не помню, сколько. Носки, простые и шерстяные. Шерстяная шапка. Панамка. Кепка с козырьком.
– Кха-ха-ха!!! – вдруг расхохотался, держась за бока, Пантелеймон, - Ха-ха!!! Ох-хо-хо!!! Ты слышал, Василий? Хи-хи-хи!!!
Василий явно всё слышал, до единого слова. Потому что тоже, вслед за Пантелеймоном, оскалил свои жёлтые зубы и заржал, запрокидывая голову:
– И-и-и-и-а-а-а-ха-ха-ха!!!
– Шапка-ха-ха! – веселился Федулыч, - Кепка-ха-ха! Панам-ха-ха-ка! У тебя ж вроде не три головы, как у нашего Горыныча. Зачем тебе, ха-ха, колпаков столько?
Венька обиженно поджал губы и отвернулся.
– Ладно, Веник, - миролюбиво сказал Пантелеймон и похлопал его по плечу, - не дуйся. Приехали уже. Вот оно, твоё Полетаево. Летают, значит, тут все. Полетают, полетают, и назад, как положено, возвратятся.
Впереди, на светлой солнечной опушке, виднелась изгородь. За изгородью – обычная приземистая деревенская избушка. Толстые брёвна в семь рядов. Маленькие, подслеповатые окошки. Из кирпичной трубы дым. И стояла избушка, как положено - к лесу задом, к путникам, естественно, передом.