Летящие к солнцу 1. Вопрос веры
Шрифт:
– Мне нужно кое в чем признаться, Ник.
– Николас.
– Это касается петрушки.
Я поглядел на росточек, который, кажется, стал выше за последние сутки.
– На самом деле я вовсе не хочу есть петрушку. Просто кроме нее ничего не осталось.
Я перевел взгляд на Джеронимо.
– Ну и зачем ты мне это сказал?
– Просто хочу быть честным с тобой. Для меня это важно.
***
Ровно в двенадцать часов сорок семь минут и четырнадцать секунд мы, позавтракав синтезированной яичницей и синтезированными бутербродами,
Я включил фонарик. Луч света скользнул по сероватому снегу. Пробежал несколько метров и растворился во тьме. Я сглотнул, наивно полагая капелькой слюны пропихнуть здоровенный застрявший в горле ком. Получилось - в желудок плюхнулась глыба льда. Несмотря на всю одежду, на маску, закрывающую все лицо, на перчатки и капюшон, я чувствовал холод.
Занятно. Раньше считалось, что "холод" - это так, ничего серьезного, а вот "мороз" - это уже повод поежиться. Но герои романов то и дело "холодели" от ужаса или чувствовали "мертвенный холод". А дети с восторгом ждали Деда Мороза, Пушкин превозносил мороз и солнце, соединив этот оксюморон под грифом "день чудесный".
Сейчас же слово "мороз" почти вышло из обихода. Возможно, благодаря раскатистому "р" в нем звучало нечто бодрящее, напоминающее о жизни, которой на поверхности больше не осталось. На поверхности оставался лишь грязный снег и губящий все живое холод: минус пятьдесят по Цельсию, с незначительными колебаниями. Если Дедушка Мороз и существовал когда-то, им с Пушкиным давно указали на дверь.
Я чувствовал себя космонавтом, ступающим по безжизненной поверхности Луны. Кстати, как она там, бедолага? Небось, совсем приуныла во мраке. По ней ведь не ползают всякие полоумные таракашки вроде нас, никаких тебе развлечений...
Замигал и погас фонарик Вероники. Она потрясла его, но добилась лишь слабой вспышки - аккумулятор сдох от холода. Фонарики были старыми, китайскими, их не предполагалось использовать при таких температурах. А вот интересно, выжили ли китайцы? Как они там, бедные? Может, и не заметили ничего. Паяют да паяют всем миром, только удивляются, что склады так быстро заполняются.
– Не мог лучше "Ночное око" взять?
– сказала Вероника.
Первые слова за час пути! Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. До сих пор почему-то казалось кощунственным говорить в этом мире смерти, но Вероника разрушила чары. Я посмотрел на нее с благодарностью, высветив фонарем. Успел увидеть баллон, автомат и вещмешок прежде чем фонарь погас. Почти сразу накрылся и дрожащий луч света фонаря Джеронимо.
Тьма. Я вытянул руки перед собой и, поднатужившись, разглядел размытые пятна. Или это воображение?
– На маске справа кнопка, - пробубнил Джеронимо.
– Нажать два раза. После первого запустится учебный фильм "Как выжить во время торнадо".
Я нащупал перчаткой кнопку и нажал один раз. Передо мной всплыла белая надпись: "Как выжить во время торнадо".
Тут же рассвело, и я увидел затянутое тяжелыми тучами небо над волнующимся морем. Кажется, приближалось торнадо... Я ткнул кнопку второй раз, и передо мной появились Джеронимо и Вероника. А самое главное - я различил
– Ого!
– воскликнула Вероника.
– Вот видишь, и от твоих мозгов тоже польза бывает.
– Ты мне льстишь, сестра, - отозвался Джеронимо.
– Идем.
Я отбросил бесполезный фонарик, Вероника последовала моему примеру, а Джеронимо свой прицепил на пояс.
– Вы - крайне безответственные граждане, - заявил он.
– Знаете, сколько лет разлагается литиевый аккумулятор? Да он ваших правнуков переживет!
– И?
– пожал я плечами.
– Что "и"?
– возмутился Джеронимо.
– Вы наносите непоправимый вред экологии!
Мы с Вероникой расхохотались, полагая сказанное шуткой, но Джеронимо, кажется, совсем разобиделся.
– Вот из-за таких, как вы, солнце нас и бросило!
– сказал он и, ускорив шаг, оставил нас позади.
Говорили мы мало, потому что и дышать-то было нелегко. Начались холмы, которые забирали большую часть сил. Упорно шагавший впереди Джеронимо то и дело оступался и кубарем летел обратно. Дважды его ловила Вероника, один раз - я. После каждого падения он лихорадочно ощупывал рюкзак, будто надеясь так, сквозь жесткую, уплотненную биопластиком ткань определить, все ли в порядке с петрушкой.
Все это напоминало мистическое видение или какой-нибудь выдающийся шедевр независимого режиссера. Когда я сверился с внутренними часами, то чуть не свалился на ровном месте: мы отшагали уже семь часов! Как будто от этого что-то могло измениться. Я не оборачивался только потому, что мой эмоциональный двойник одновременно боялся и жаждал увидеть там гостеприимный самолет. Как знать, может, и хватит в нем энергии еще на одну ночевку и пару банок "***".
Не успел я намекнуть на привал, как послышался мрачный голос Вероники. Она поинтересовалась, какой именно смысл вкладывал Джеронимо в выражение "в двух шагах".
– Я так сказал?
– изумился тот.
– Я имел в виду, дня за два доберемся.
В его голосе чувствовались сдерживаемые испуг и растерянность.
– Сколько?
– настойчиво спросила Вероника.
Джеронимо застенчиво пробормотал что-то, в чем я разобрал слова "двести" и "километров". Но вот была ли между ними связь? Очевидно, какая-то все же была, потому что Вероника, остановившись возле сиротливо торчащего из снега таксофона, разразилась целым шквалом нехороших слов, взаимообогащающих испанский и русский языки.
– Ты нас очень расстроил, Джеронимо, - перевел я, гадая, является ли все это частью обещанной манипуляции, или мальчишка, четырнадцать лет просидевший взаперти, действительно не понимает, сколь велик километр.
– И когда ты собирался назвать цифры?
– спросила Вероника.
– Через сутки? Двое? Когда сядут аккумуляторы и закончится воздух?
– Я думал...
– Джеронимо!
– Я встал рядом с Вероникой и осуждающе покачал головой.
– Ты очень умный парень, и когда вокруг тепло и светло, тебе многое сходит с рук. Но здесь... Видел старый мультик, где один пингвин попросил другого присмотреть за яйцом, а тот его разбил и подменил камнем? Он так и не признался в своем низком поступке, пока не пришла пора уплывать. И несчастный пингвин поплыл со своим камнем. Знаешь, чем все закончилось?