Лев
Шрифт:
– Ты же пьёшь ячменное пиво!
– О… ты прав, надо присмотреться к каше, – Гена явно начал расслабляться под воздействием алкоголя и заикал, глупо посмеиваясь.
Лев разозлился:
– И так проблемы, теперь ещё если тебя унюхают… На вот, ешь конфеты, – он раскрыл свой рюкзак и стал разворачивать из оберток конфеты, и запихивать их Штольскому в рот по три штуки. А потом насовал ему в пиджак полные карманы конфет в обёртках.
Тот вытер рукой рот и понял, что измазался шоколадом, он опять глупо захихикал и заикал:
– А ты будешь меня облизывать?
Лев подпихнул его к раковине и умыл холодной водой. Штольский отфыркался несколько раз и вроде немного пришёл в себя. Прозвенел звонок на урок.
– Ладно, пойдём, не обязательно сегодня всё ломать и шарить в компе у Дохлого. Будь что будет, – сказал Лев и потащил друга за собой, – лучше не опаздывать, только лишнее внимание.
Им довольно легко удалось проникнуть в тесный кабинет информатики вместе с одноклассниками и занять укромное место на первом ряду. Гена к моменту появления учителя совсем притих и не вызывал подозрений.
– Роман Иваныч, – обратился к преподавателю Балямов, – сегодня компьютеры понадобятся?
Роман Иванович, бледный сухопарый молодой человек, который при ходьбе неестественно покачивался, делая лишние движения, как будто привыкая к собственному скелету, поднял от компьютера глаза, обведённые сизыми синяками.
– Да, Никита, иди вытаскивай и клади на каждую парту ноутбук, и говори мне номер, – ответил Роман Иванович.
Штольский сидел в это время спокойно за своей партой и мирно переводил мутный взгляд от одного предмета к другому. Но когда Никита открыл шкаф, стоявший около третьего ряда, и там показалась стопка ноутбуков с приклеенными номерками, у него как будто сработала программа.
– Гена, ты куда? – спросил Роман Иванович у Штольского, который резко вскочил и стал метаться между первым и вторым рядами парт в поисках прохода. Не найдя его, он ринулся напролом через второй ряд и всех, кто там сидел. Зацепившись за стул, он стал падать со всей своей высоты, но задержался руками о край парты Ксюши в третьем ряду. Он пьяно улыбнулся ей и сказал, что конфеты будут чуть позже. Перелез через её стул, зацепился пуговицей пиджака за её кудри и, снова рванув с места, выдрал ей клок волос. Она завизжала. Штольский продолжил свой путь к шкафу. Едва достигнув его, он громко выкрикнул:
– Дай девятнадцатый!
Балямов оторопел, но тут же понял, что медлить нельзя и вытащил из шкафа требуемый номер. Штольский принял его и крикнул:
– Дохлый, номер девятнадцать за третий стол! Ответс-с-свенные Абагян и Штольский.
Потом он ломанулся обратно. Ксюша, держась за больное место на голове, благоразумно вскочила с места, пропуская его. Заплетая ноги, он пробрался мимо её стула, а когда поравнялся с ней, то демонстративно заглянул ей в распахнутый вырез блузки, сказал длинное:
– О-о-о… – и уронил компьютер.
Она взвизгнула, отпрыгивая от него. Обломки девятнадцатого теперь украшали пол около её туфлей на каблуках. Штольский на этом не остановился и, отпихивая локтями подбежавшего
– Ксюша, а вот и конфеты! – он загрёб обеими руками в карманах пиджака конфеты и осыпал ими свою даму сердца. Она, на этот раз тихо и как-то протяжно, завизжала и расплакалась, икая и всхлипывая.
Класс неистовствовал, содрогаясь от хохота и частично от рыданий. Рыдали Ксения, размазывая тушь под глазами, и опавший к её ногам Штольский. Он обхватил её за туфли и не хотел от них отцепляться. Раскрасневшийся Роман Иванович наиболее усердно старался это сделать, остальные, кто ему помогал, умирая со смеху, не могли оказать ему должной поддержки и лишь делали вид, что отрывают Штольского от Ксюши.
В это время за стеной заиграли на пианино. Все привыкли к звукам из музыкального кабинета, который по совместительству был и зимним садом в застеклённой части четвёртого этажа. Но сегодня музыка была особенно красивой и всех это мало-помалу успокоило.
Лев, никем не замеченный, выглянул из-за большого экрана компьютера на учительском столе, высунув сначала руку с телефоном, оглядел ситуацию, отключил смартфон и встал из-за стола.
Школьная столовая на пятой перемене была в распоряжении старшеклассников. В это же время заходили учителя, если у них не было своих перерывов во время учебного дня, когда они могли поесть.
Лев пристроил друга в укромном месте за большой квадратной колонной, сел напротив него и присматривал, чтобы тот ел.
– Мне хотя бы киселя, – кисло сказал Штольский, – а это я не могу есть, – он обвёл вилкой два подноса с обедами.
– Давай-давай, наворачивай, пива не будет, – сказал Лёва, придвигая к нему свой обед тоже, – медсестра велела тебя накормить побольше нормальной едой.
– Золотая женщина! Чуешь? Нормальной едой! – Штольский изобразил воодушевление, потом сменив его на просительную физиономию, сказал: – Сгоняй за чипсиками в буфет, а? У меня сил нет.
– И не будет, если жрать не будешь ничего, кроме киселя и водки, – отозвался Лёва, сурово посмотрев на друга.
Штольский смиренно поковырял котлету вилкой и со вздохом отправил в рот пару кусков.
– Суп тоже ешь! – приказал Лев, махнув головой в сторону глубокой тарелки.
– М-м, а ничего! Съедобно! – воодушевился Штольский. – Слушай, а что теперь с нами будет, а?
Лёва усмехнулся:
– Не с нами, а с тобой.
Гена замер на месте с приоткрытым ртом и раздутыми от еды щеками:
– То есть? – просыпал он часть разжёванной котлеты на поднос.
– Да закрой ты рот! – раздраженно сказал Лев и снисходительно добавил: – Ничего не будет, успокойся. Ты когда заснул на туфлях своей мечты, я сказал Дохлому, что ты не спал всю ночь и ничего не ел, учился только, что у тебя сахар упал и давление, поэтому тебя надо к медсестре отвести. Он всё принюхивался, заподозрил что-то, но я сказал, что это конфетами пахнет. Тогда он отпустил, но сказал, что тоже потом к медсестре зайдёт. Я потащил тебя в медпункт…