Левая рука тьмы (сборник)
Шрифт:
Приятно посмотреть на кого-то, отличающегося от тебя самого. Чужаки, по-видимому, готовы были остаться, если им позволят. Некоторые из них завели небольшие предприятия. Они оказались хорошими торговцами и организаторами. Своими познаниями в области космических полетов они поделились с земными учеными. Они пока не говорили, что хотят взамен и почему явились на Землю. Казалось, им просто нравилось здесь. Когда они превратились в предпринимателей, мирных и законопослушных граждан Земли, разговоры о «господстве чужаков», о «внечеловеческой инфильтрации» стали достоянием параноидных политиков из умирающих и уходящих в прошлое националистических групп, а также тех, кто встречался с настоящими летающими блюдцами.
Единственным, что
Население этого района было перенаселено в новые расцветающие пригороды. Жить с дымящимся на горизонте Маунт-Худом еще можно, но когда извержение начинается прямо на твоей улице, это уже слишком.
В переполненном ресторане Орр взял порцию рыбы и цыпленка с африканским арахисом. Он ел и печально думал: «Однажды я не пришел к ней на свидание у Дэйва, а теперь не пришла она».
Он не мог вынести эту тяжелую утрату, потерю женщины, которая никогда не существовала. Он пытался было вознаградить себя вкусной едой и наблюдениями за посетителями ресторана. Но пища не имела вкуса, а люди были все как один серые.
За стеклянной дверью ресторана толпа сгущалась: люди стремились к Портлендскому Дворцу Спорта — огромному роскошному колизею, расположенному ниже по реке. Там должно было состояться полуденное представление. Теперь мало кто сидит дома и смотрит телевизор. Да и вообще передачи ведутся всего два часа в день. Нынешний образ жизни — совместимость. Сегодня среда, значит, будет борьба, самый большой аттракцион за неделю, за исключением субботнего вечернего футбола.
Атлеты и раньше гибли в борьбе, но зрелищу не хватало драматического эффекта футбола, когда сто сорок четыре человека орошают своей кровью арену. Искусство индивидуальных борцов, конечно, хорошо, но ему недостает освобождающего действия массовой гибели.
«Войн больше нет», — так сказал себе Орр, доедая цыпленка. Он смешался с толпой.
Не будем о войне. Когда-то была старая песня: «Не будем…» Какой там был глагол? Не «сражаться», не «изучать». «Не будем…»
Он натолкнулся прямо на гражданский арест. Высокий человек с длинным морщинистым лицом схватил низкорослого мужчину с круглым серым лицом за полу пиджака. Толпа расступилась, некоторые остановились, чтобы посмотреть, другие продолжали стремительно двигаться к Дворцу Спорта.
— Это — гражданский арест, прошу всех быть свидетелями! — нервным тенором говорил высокий. — Этот человек, Харви Т. Нонно, неизлечимо болен раком брюшной полости, но скрывает свое местонахождение от властей и продолжает жить со своей женой. Меня зовут Эрнст Бинго Марин, Йотвуд Драйв, 262-4237, район Солнечных склонов, Большой Портленд. Есть здесь десять свидетелей?
Один из свидетелей удерживал слабо сопротивляющегося преступника, пока Эрнст Бинго Марин считал присутствующих.
Орр сбежал, протискиваясь сквозь толпу, прежде чем Марин произвел эвтаназию своим шприцевым пистолетом. Все взрослые граждане, заслужившие удостоверение гражданской ответственности, носили такие пистолеты. Орр и сам имел такой, впрочем, его пистолет не был заряжен. Его зарядили, когда он стал пациентом при МПЦ, но оружие оставили, чтобы временное лишение статуса не привело к публичному унижению. Ему объяснили, что душевное заболевание не является преступлением, таким, как инфекция или наследственная болезнь.
Он не чувствовал себя в опасности, и его пистолет зарядят, как только доктор Хабер объявит о его излечении.
Опухоль… Разве раковая чума, убив всех восприимчивых к раку, не сделала
«Учиться!» Вот это слово: «Мы не будем больше учиться войне…»
На углу Четвертой авеню и Олдер-стрит он сел в фуникулер и взметнулся над серо-зеленым городом к башне ХУРАДа, которая увенчала западные холмы. Башня была видна отовсюду — из города, с реки, из туманных равнин, больших темных холмов Лесного парка на севере. Под портиком с колоннами большими римскими буквами, которые придавали благородство любой фразе, было написано: «Величайшее благо величайшему количеству».
Внутри, в огромном мраморном вестибюле, сделанном по моделям Пантеона в Риме, меньшая надпись золотыми буквами на барабане центрального купола гласила: «Истинная цель человечества — человек. Пама. 1688–1744».
Орру говорили, что здание на площади превосходит размерами Британский музей и выше его на целых пять этажей. Оно было противосейсмично, но не защищало от бомб, потому что никаких бомб не было. Груды ядерного оружия, оставшегося после Лунной войны, были взорваны в серии интересных экспериментов в поясе астероидов. Это здание могло выдержать все, кроме извержения вулкана и еще дурного сна.
Орр прошел по западному крылу и в просторном лифте поднялся на верхний этаж.
Доктор Хабер сохранял в своем кабинете кушетку психоаналитика, как напоминание о скромном начале, когда он практиковал и имел дело с одиночками, а не с миллионами, но добраться до кушетки было нелегко, потому что помещения доктора занимали полакра и включали семь различных комнат. Орр доложил о себе автосекретарю в приемной, а потом прошел мимо мисс Кроч, работавшей на своем компьютере, миновал официальный кабинет — грандиозный зал, которому не хватало только трона, здесь доктор принимал послов, делегации, лауреатов Нобелевской премии — и наконец добрался до меньшего кабинета с окном во всю стену и кушеткой. Панель красного дерева была сдвинута в сторону, обнажив сложнейший исследовательский прибор.
Хабер копался во внутренностях усилителя.
— Привет, Джордж, — прогремел он, не оглядываясь. — Одну минутку. Сегодня у нас будет сеанс без гипноза. Садитесь. Я тут кое о чем думал… Слушайте, вы не помните тесты, которым вас подвергали в самом начале в Медицинской школе? Особенности личности, коэффициент интеллекта, пятна Роршаха и прочее. Я в своем третьем сеансе проделал аналогичную проверку. Помните? Интересовались результатами?
Лицо Хабера, серое, обрамленное курчавыми черными волосами и бородой, неожиданно появилось из глубины усилителя. В глазах его отразился свет окна.
— Да, — ответил Орр.
На самом деле он ни разу не вспомнил об этом.
— Полагаю, что вам пора узнать, что в пределах данных этих стандартных, но довольно точных и полезных тестов вы настолько нормальны, что кажетесь аномалией. Конечно, слово «нормальный» не имеет точного объективного значения. В количественных терминах вы средняя величина. Например, отношение экстраверсии-интраверсии у вас 49,1. Это означает, что интраверсия превышает экстраверсию на 0,9 процента. Очень редкий случай. То же отношение по всем остальным параметрам. Если нанести их все на один график, получится линия где-то на уровне пятидесяти процентов. Стремление господствовать у вас, например, 48,8. Вы не господствуете и не подчиняетесь. Независимость-зависимость — то же самое. Созидание-разрушение по шкале Рамиреса — то же самое. Ни то и ни другое. Или и то, и другое. Везде, где есть оппозиция, полярность, вы посередине. Повсюду на шкале вы в точке равновесия. Вы так тщательно все убрали, что ничего не осталось. Уолтерс в Медицинской школе истолковал эти результаты несколько по-другому. Он видит в этом стремление к гармонии с обществом, а я — с самим собой. Во всяком случае, вы человек середины. Остается теперь только подшить Глюмдалышич из Бробдингнега, и все будет ясно. Черт!