Левый берег Дона
Шрифт:
Юра - имя не самое редкое в нашей стране, но внутри у меня сразу что-то оборвалось. От нехорошего предчувствия.
– Какого... Юрца?
– Воронина. Ты с ним знаком... Был знаком.
– Лет с десяти, - подтвердил я глухо.
– Он помог мне контору открыть... Когда это произошло?
– Три дня назад. На Кипре. Он поехал бабки выбивать из одного урода, а тот решил, что выгоднее киллерам отстегнуть десять штук, чем весь долг отдавать... Короче, Юрца в гостинице положили, когда он душ принимал. Прямо сквозь
– Как - сегодня?!
– воскликнул я.
– Черт!.. Поверь - я действительно не знал!..
– Ничего, - сказал Генка.
– Сейчас приедем - помянем...
***
Он замолчал. Надолго. Я - тоже. Перед глазами стоял Юрец, как живой - веселый, энергичный и бесшабашный. Я не мог поверить, что его больше нет.
Это был уже пятый знакомый, в этом году преждевременно покинувший наш бренный мир. Только один умер от болезни (рак прямой кишки). Двое сковырнулись от неумеренного пьянства - сосуды не выдержали. Еще один - на машине докатался. А Юрца, значит, на Кипре убили...
Я вдруг с ужасающей отчетливостью осознал, что мне уже тридцать три года, а не двадцать три. Если я однажды утром не проснусь, это не вызовет у окружающих большого удивления. "Да, - скажут, - рано ушел, ему бы еще жить да жить...". И только.
В тридцать я, помнится, подвел первые итоги. Юность закончилась, наступила зрелость. Я был тогда полон оптимизма и рассчитывал сделать карьеру журналиста и прозаика. Ни фига не получилось.
Если я сегодня умру, что останется после меня? Кроме долгов, разумеется. И злословия журналистской братии...
Неизданные рукописи четырех тоненьких книг. Ну, можно еще из журналистики составить однотомник избранного.
Но кто это издаст? Никто. А раз так, поваляются мои папки на антресолях у наследников (при условии, что их сразу не выбросят, деля мое скромное имущество) - и канут в небытие, аминь.
Дай Бог мне состояться как предпринимателю. Это последний шанс утвердиться в жизни.
Я сделаю всё, чтобы стать на ноги. Я буду жесток. Я буду разорять.
Если понадобится, я буду убивать. Лично.
Той же самой рукой, которой я писал статьи из зала суда и критиковал работников правоохранительной системы.
Интеллектуал и идеалист-правдолюбец во мне умерли, когда я ушел из газеты с волчьим билетом.
Глава сорок пятая
– Приехали, - сказал Генка, выключая двигатель.
Я огляделся. Мы находились на стоянке перед ресторанам "Аксайская таможня". Хороший ресторан. И очень дорогой.
Сквозь пиджак я невольно пощупал пачку денег. Надеюсь, хватит.
– Ну, пошли, - сказал я.
Парень
– Сейчас ты увидишь очень серьезных людей, - сказал Генка, пока мы шли по асфальтовой дорожке.
– О том, что ты придешь, они знают. Я тебя умоляю: не остри в своей обычной манере - не поймут. Лучше помолчи. Если придется говоришь, то думай прежде головой, чем произнесешь хоть слово. Ты для них - правильный лох, но все-таки лох. Понял?
– Кого ты учишь базар фильтровать?
– сказал я.
– Я что, в газете никогда не работал?
***
Прямо в борту судна, стоящего на бетонных опорах впритык к Дону, была прорезана дверца. Сперва и слева от нее возвышались два парня в мундирах петровской эпохи с мушкетами в руках.
Войдя, мы оказались перед громадным столом, за которым сидело человек восемьдесят. Женщин не было, только мужчины.
Ни одного длинноволосого я не увидел. Все были подстрижены по последней моде - очень коротко, под тюремный бобрик.
– Мир дому вашему, - провозгласил Генка, указывая мне на два свободных места, - почти напротив двери.
Мы сели. Прекрасно выдрессированный официант мигом поставил перед нами чистые тарелки, хрустальные стопки и комплект шансовых инструментов - вилки, ложки, ножи.
Генка положил мне на тарелку пару кусков буженины, шепнул: "Не стесняйся..." - и потянулся за бутылкой.
"А, - подумал я.
– Нам, татарам, все равно - водка или пулемет. Лишь бы с ног валила...". И наложил на тарелку всякой вкуснятины.
– Ну?
– сказал Генка, поднимая свою стопку.
– Давай помянем Юрца!
– Пусть земля будет ему пухом, - пробормотал я и выплеснул содержимое стопки в рот.
Закусывая, я повел глазами по левой стороне стола. ("Ну и морды! Не приведи боже встретить такого в узком переулке темной ночью!..), я вдруг узнал одного и обмер. Это был Михей, вор в законе, смотрящий, я его интервьюировал за неделю до увольнения из газеты. Так, значит, я сидел за одним столом с...
– Генка, а можно я уйду?
– шепнул я.
– Подожди минут двадцать. Потом, если захочешь, иди. Или тебе в падлу с нами посидеть?
– Слушай, да ведь это, кажется, схо...
Муха так зыркнул на меня глазами, что я не договорил слова, которое вертелось на языке.
– А кого ты хотел увидеть?
– сказал он.
– Членов политбюро? Давай лучше еще выпьем. За светлую память Юрца...
– Давай, - сказал я, и Генка налил водки.
Тут я ощутил на щеке чей-то взгляд. Поднял голову и снова обмер: к нам вдоль стола приближался Михей.