Либеллофобия
Шрифт:
Поэтому и работу папа выбрал с инопланетянами. Я поёжилась в дырявом коконе.
– Как-то… жутко. Чиджи прав – ведь это мы их едим. Насекомые – наш рацион.
– А мы – их. Эзеры не брезгуют мясом пленных – больных, слабых. Непокорных. Малень…
Мама запустила в него камушком:
– Все! Прекрати, Уитмас. Эмбер, спать сейчас же.
Я так устала, что не доплела лежанку. Рухнула рядом с папой прямо на камушки. Никогда не спала вот так, голодная и на улице. Никогда не боялась, что с неба рухнет штурмовик, сдавленный до размера мячика и весом в целую башню. И никогда не думала, что
Глава 3. Глобоворот
Утренние сумерки пахли гарью и тухлой рыбой. Отец сидел на верхушке дюны, закутавшись в палантин, и искал рабочие частоты, но пеленгаторы только трещали. Ни родного октавиара, ни даже карминской речи. В этом море больше не было волн.
Мы с Чиджи доедали бобовые галеты и впитывали первые карминские холода. Дневное белое солнце – Алебастро – едва пробивалось сквозь ледяной купол. Я проследила мамин взгляд в небо: за ночь вся вода с поверхности планеты поднялась вверх и застыла одним толстым мутным слоем. Где-то там примёрзла наша река. И тот неосторожный карминец, которого унесло вслед за бидоном. Первая смерть, что я видела.
Папа оживился и вскочил.
– Не пойму… чёрный дым. Местные!
Пёстрый шар катился вверх по бархану, а за ним чадило, как от пожара на свалке покрышек. Я пригляделась… Шар толкал гигантский навозник. Весь белый, он катил пёструю сферу по дюне, двигаясь задом, вниз головой. Из пасти у него валил угольно-чёрный дым.
– Бизувий, – выдохнул папа, – пустынная баржа. На них ездят местные бедуины. Дюнкеры. В этом шаре их прессованный скарб.
И верно: от комка то и дело отваливалось барахло, и пеший карминец палкой цеплял потерю и лепил на место. Ещё пятеро качались на приподнятом заду бизувия. Мы уже чуяли горючий смрад их табора. Возле шара бежала вразвалку стайка зверей с непомерно длинными клювами.
– Так себе гости, – пробормотала мама, отмахиваясь от дыма. – Эмбер, собери рюкзаки, пока еду не закоптило.
– И синдикомы спрячь от греха подальше! – папа сунул мне приборы.
Одна рация выскользнула у меня из рук. Ударилась о гальку, пискнула… и в трескучем эфире полилась чья-то речь. Я не сразу поняла, что это не карминский, и озадаченно пялилась на прибор, пока отец его не схватил.
– Эзерглёсс – язык насекомых! Их волна, что ли? Как так?
– Я ничего не делала! Он упал…
– Ты что-нибудь понимаешь, Уитмас? – спросила мама.
– Ни слова.
Но тут синдиком умолк на секунду и тем же голосом заговорил по-кармински:
«…шчеры… и мы уйдем…» – я не слишком хорошо владела языком, а речь была сильно искажена акцентом. – «…за каждого шчера сто… и цистерну воды».
Папа задыхался от гнева:
– Они ищут пауков! Дают вознаграждение и обещают покинуть Кармин, как только им выдадут нас всех.
– Как давно, интересно, они это транслируют? – прошептала мама, и мы посмотрели на бедуинов. – Нам как раз туда, откуда они катятся…
Встреча была неминуема.
– Чиджи, лезь ко мне на спину, – скомандовал папа и превратился. Мама закинула на себя рюкзак и последовала примеру
– Может, не надо их пугать? То есть, мы как будто уже против них. Как будто угрожаем сразу.
– Эмбер! – прикрикнула мама. – Деликатничать будешь, когда они закатают тебя в шар вместе с барахлом и приволокут к эзерам!
Дюнкеров встречали золотопряд, чёрная вдова и зеркальный паук с мальчиком на спине. Мы припали к камням, надеясь до последнего, что табор пройдёт мимо. Но дым приближался, и вот уже навозник закатил свой грязный шар из кручёного и мятого белья на ближнюю дюну. Зверьки с клювами не отставали. Бизувий чихнул облаком гари, как древний паровоз, и с его белого зада посыпались карминцы. Их было трое, да две тётки остались наверху и следили за нами оттуда.
– Три цистерны воды! А, нет, четыре! – пересчитал нас дюнкер. – Слыхали новости?
Он широко улыбался, но только не глазами. Мы отползли за папину спину.
– Слыхали, слыхали. Идите своей дорогой.
– Да ты не бойся. Тарканы вас живьём требуют, – он заржал, тряхнув гривой красных шнурков.
– Эзеры лгут. Ничего вы не получите – только вслед за нами у них в трюме пропишетесь. Дайте пройти по-хорошему!
– Иначе что? – развязно огрызнулся карминец, доставая выкидной рыбацкий нож.
– Послушайте, я бу…
Мелкие зверьки загалдели, перебивая папу. Обступили морду навозника и поочёредно пихали клювы ему в рот. Зверь кормился из их зоба, вонял машинным маслом и дизелем. Дышать рядом с бизувием стало просто невозможно.
– Ладно, выкладывайте, – рявкнул другой карминец.
– Простите?
– Проезд, говорю, платный! Выкладывайте, что у вас там есть, – носатые зверьки уже совали любопытные клювы в рюкзаки.
– Только немного консервов – совсем чуть-чуть – папа отгонял попрошаек, клацая хелицерами. – И полудохлые синдикомы, без них нам не выйти из пустыни. Нечем с вами поделиться, дайте пройти.
Папа боялся упомянуть бункер, полный шчеров. Ради четырёх пауков карминцы, может, и не пошли бы на риск, а вот ради нескольких десятков…
– Половина всего, что есть, и проваливай, – процедил третий дюнкер.
Они подошли ближе. Я вскинула клыки, которыми ещё ни разу не пользовалась по назначению. Твердили, что мой токсин слишком опасен. Карминец дёрнул с маминой спины рюкзак, а второй ударил мне рукоятью ножа по хелицере. В ответ я вцепилась клыками в тентакль, но яд брызнул впустую: щупальца были слишком твёрдые. Мама рядом воевала за свой рюкзак, но ловкий грабитель отрезал лямку. Папа увернулся от третьего дюнкера и бросился на помощь. Карминец полоснул его лезвием по ноге – но тотчас сам взвизгнул.
– Стойте! Это бумеранг! – заорал он, катаясь по песку в крови. – Зеркальный диастимаг! Стойте!
Его товарищ держался за подбитый глаз, а другой продырявил себе ногу, прежде чем разбойники сообразили, в чём дело. Любое ранение, причинённое отцу, мгновенно возвращалось нападавшему.
– А мы по-хорошему просили… – закрывая нас серой головогрудью, прошипел папа. – Амайя, Эмбер! За мной!
Мы втроём кинулись наутёк вниз по дюне. Бежали без оглядки, хоть папа и хромал на три ноги. Одну прострелили, две порезали… Свой рюкзак он потерял в потасовке.