Либеральный архипелаг. Теория разнообразия и свободы

Кукатас Чандран

Вследствие того, что именно этого требует толерантность, не все сообщества и общины с равной легкостью сумеют привыкнуть к толерантности. При прочих равных небольшим общинам обычно труднее толерантно относиться к различиям и к несогласию, чем крупным сообществам. Маленькая компания, в которой работает всего несколько человек, с куда меньшей готовностью согласится иметь в числе своих партнеров или сотрудников представителей иной расы, цвета кожи или вероисповедания, чем крупная фирма. (И закон нередко учитывает это в том смысле, что квоты, связанные с позитивной дискриминацией, или требования равных возможностей не распространяются на фирмы, размер которых не превышает определенного порога.) Такая организация, как церковь, смысл существования которой связан с соблюдением определенных практик, может быть менее терпима к определенным отличиям, которые безразличны для других групп (таких как футбольные клубы) [39] . А некоторые объединения людей (например, империи) настолько велики, что терпимость к серьезным различиям там практически неизбежна [40] .

Так или иначе, чем более терпима данная организация к различиям, тем более она либеральна; чем жестче она подавляет разногласия, тем менее она либеральна.

39

Хотя некоторые футбольные клубы могут думать иначе. Так, «Глазго Селтик» и «Глазго Рейнджерс» до недавнего времени были ярко выраженными [соответственно] католической и протестантской командами, которые не брали в свои ряды игроков-«иноверцев».

40

Хотя, разумеется, некоторые империи, например советская и китайская империи XX в., прилагали много усилий (по большей части безуспешно) к искоренению различий.

В наших рассуждениях слова «общество», «община», «группа», «объединение» использовались более-менее взаимозаменяемо и, возможно, даже слишком вольно. Это было сделано сознательно. Хотя термин «либерализм» в первую очередь применяется для описания обществ (по крайней мере когда он определяется в отношении тех или иных групп людей), согласно предлагаемой нами теории он может быть использован для описания всевозможных объединений, начиная от компаний и заканчивая империями. Компания, общество или империя либеральны в той степени, в какой они толерантны к различиям или разногласиям, и нелиберальны в той степени, в какой они к ним нетолерантны. Однако из этого следует, что более крупные объединения могут быть названы либеральными даже тогда, когда они содержат в себе более мелкие нелиберальные объединения. Либеральная империя может включать в себя нелиберальные общества; либеральное общество может включать в себя нелиберальные общины; либеральная община может содержать в себе многочисленные нелиберальные объединения. Даже в самой либеральной общине можно найти крайне нелиберальные семейные ячейки. Так или иначе, во всех случаях «либеральность» объединения определяется степенью его толерантности.

В этом смысле общество может быть названо глубоко либеральным, если входящие в его состав общины и объединения сами толерантны к отличиям и разногласиям. Иными словами, общество будет более либеральным, если оно состоит из столь же либеральных объединений. Однако в принципе оно может быть названо (минимально) либеральным даже в том случае, если все входящие в него объединения нетолерантны к несогласным в своих рядах, т. е. если сами эти объединения нелиберальны. С другой стороны, при этом требуется, чтобы несогласные не были обязаны оставаться в составе объединений, которые отказываются проявлять к ним толерантность. Должна быть, по крайней мере в принципе, возможность личного выхода из нелиберальных общин или объединений. А для этого необходимо, во-первых, чтобы несогласным было куда идти – в другие объединения, которые их примут; и, во-вторых, чтобы право этих объединений запрещать своим членам выход из них не признавалось юридическими и политическими институтами объединяющего их общества.

Это сразу же приводит нас к двум другим важным чертам либеральных обществ: во-первых, они должны быть готовы (что нередко и наблюдается на практике) к существованию в их рамках многочисленных властей; во-вторых, легитимность любой власти должна быть основана на готовности подчиняться ей. Эти два момента требуют более углубленного рассмотрения.

С самого начала следует признать, что власть не в состоянии обойтись без различных человеческих установлений – по той причине, что среди людей всегда наблюдаются разногласия и споры; конфликт является эндемичной чертой человеческого поведения. Наиболее важные конфликты возникают по поводу связанных друг с другом вопросов о том, что является правильным и какой образ жизни является допустимым, хотя, разумеется, бывают и не столь принципиальные конфликты. Властью является та сила, к которой обращаются с целью разрешения конфликтов, которые не удается уладить другими средствами – такими как соглашения без посредников – не говоря уже о насильственных мерах. Либерализм предполагает, что ни одна власть не обладает абсолютным пониманием вопросов, послуживших причиной конфликта, но эта власть тем не менее нужна для того, чтобы урегулировать конфликт.

Однако верно и то, что индивидуумы не всегда в состоянии смириться с решениями властей и предложениями по урегулированию конфликта. Этому может воспрепятствовать их совесть. Для либерального мировоззрения принципиальной является идея о том, что индивидуумов нельзя принуждать к действиям, противоречащим их совести, т. е. принуждать поступать, по их мнению, дурно. Именно этим ценна свобода совести, на которой основывается либеральный идеал толерантности.

В этом смысле общество является либеральным, если индивидуумы вправе отвергать власть, действующую в одном объединении, и переходить под юрисдикцию власти другого объединения; оно либерально в той степени, в какой индивидуумы вольны отвергать власть самого общества, подчиняясь власти какого-либо другого объединения. В конце концов, они могут даже подчиниться другой власти, учредив эту власть для самих себя.

Здесь следует подчеркнуть, что все сказанное выше не дает никаких оснований для вывода о том, что все прочие объединения, включая и государство, всегда обязаны мириться с любой группой индивидуумов, заявляющей о своей приверженности к альтернативной власти. В подобном случае неизменно встают другие вопросы, связанные, например, с правами собственности или с тем, что нарушение установлений может затрагивать интересы третьих лиц. Такие вопросы, как обоснование сецессии или оправданность «гуманитарного» вмешательства

в дела другого общества, не могут иметь какого-то общего решения. Любое проявление власти может быть оспорено, и нет никаких оснований заранее считать, что любую власть, которой люди согласны подчиняться, следует терпеть вне зависимости от последствий. Мы не призываем ни к чему подобному. Все наши утверждения не выходят за уровень определений и гласят, во-первых, что любое общество либерально в той степени, в какой оно готово терпеть наличие в своих пределах множественность властей, и, во-вторых, что легитимность таких властей основана на готовности членов соответствующих групп им подчиняться.

Однако эта оговорка имеет большое значение не только из-за того, что важно не пытаться решать все вопросы политической теории при помощи определений, но также из-за того, что она существенно влияет на принятое в нашей работе понимание власти. Утверждая, что либеральным является такое общество, которое толерантно к множественности властей, мы, возможно, создаем у читателя впечатление, что отталкиваемся от конкретного представления о суверенитете. Точнее говоря, может показаться, что мы утверждаем, будто власть суверенна в том смысле, что вокруг каждого объединения существуют хорошо видимые – и нерушимые – стены, внутри которых суверенная власть может делать все, что ей заблагорассудится. Согласно этой точке зрения, если стены можно разрушить, то суверенной власти не существует; но мы здесь вовсе не придерживаемся такого взгляда. Суверенитет бывает только относительным, и в реальном мире не бывает суверенных властей, которым не приходится идти на компромиссы. Суверенитет даже самого могущественного государства ограничен в той степени, в какой это государство подписывается под международными договорами и протоколами, входит в международные организации, подчиняется международному праву или обычному праву, не сдерживаемому государственными границами; а также в той степени, в какой оно реально способно навязывать гражданам свои законы, с учетом того, что ему могут мешать не только конституционные и юридические структуры, существующие в его пределах, но и способность населения уклоняться от его требований [41] .

41

В концептуальном плане если бы определяли отношения между властью и субъектом в каждый конкретный момент, то могли бы сказать, что суверенитет абсолютен, но если бы определяли полномочия одной власти в контексте наличия множества источников власти в течение длительного периода, то пришли бы к выводу, что он относителен или наблюдается в той или иной степени.

Суверенитет – вещь неоднозначная. Его зачастую трудно выявить, потому что он не существует в непосредственной форме, не будучи воплощен в конкретной личности, органе или институте. Например, если мы рассмотрим австралийское государство, то увидим, что его суверенитет не только разделен между правительствами штатов, входящих в федерацию, но и что власть каждого из этих правительств определяется и ограничивается властями многочисленных прочих объединений – причем полномочия этих властей зачастую дарованы им самими правительствами штатов. Например, некоторые общины аборигенов имеют право на землю, основанное на решении Верховного суда о том, что любые правительства, включая и федеральное правительство, не имеют права по своей воле лишать коренные народы их собственности. Важным препятствием на пути подобных попыток являлся «Закон о расовой дискриминации» 1975 г. В принципе федеральное правительство вправе отменить этот закон; однако в современном австралийском обществе это политически невозможно. Хотя государство суверенно, пределы суверенной власти точно не определены.

Этот факт заметным образом сказывается на возможностях вторичных властей. В той степени, в какой любая община или объединение связаны с сетью прочих общин и объединений (или вотканы в нее!), ее возможности для проявления суверенной независимости будут ограничены. Аборигенные группы, ведущие разговоры о суверенитете и самоопределении, не могут серьезно надеяться на сколько-нибудь существенную независимость, если они не собираются обрывать связи с рыночной экономикой (и с законами, управляющими обменом или торговлей) и если они хотят обеспечить эту независимость посредством договоров и юридических постановлений, которые в одно и то же время могут и освобождать, и обязывать. Многие добровольно взятые на себя обязательства также идут в одной связке с нежелательными и непредвиденными обязанностями (или впоследствии влекут их за собой).

Тем не менее с учетом всего сказанного выше общество является либеральным в той степени, в какой оно готово терпеть в своей среде множественность властей, включая такие власти, которые стремятся по возможности порвать с обществом, в котором находятся, – при условии, что они готовы нести издержки, которые неизбежно сопровождают такой разрыв. Общество нелиберально в той степени, в какой оно к этому не готово. Примеры нелиберальных обществ – бывший СССР или современный Китай. Независимость вторичных властей в этих государствах была очень сильно ограничена. Они представляют собой примеры иерархически устроенных обществ, в которых не имелось особой возможности для неподчинения распоряжениям центральной власти. В СССР были нереальны судебные тяжбы типа «Йодер против Москвы» [42] . С другой стороны, амиши сами представляют собой пример нелиберального общества, поскольку не терпят разногласий в своих рядах – вплоть до того, что отдельные семьи обязаны соблюдать требования общины, охватывающие все стороны жизни, от религиозных обрядов до вопроса о том, какие вещи допустимо иметь в личной собственности.

42

Аллюзия на известный американский судебный процесс «Йодер против штата Висконсин», когда община амишей во главе с Джонасом Йодером по религиозным соображениям отстаивала право не посылать детей в старшие классы средней школы. – Прим. перев.