Либеральный архипелаг. Теория разнообразия и свободы

Кукатас Чандран

Но даже если признать, что отечественное общество похоже на международное сообщество гораздо больше, чем признавалось ранее, то этого недостаточно для обоснования желательности такого сходства. Собственно, можно указать, что именно поэтому мы должны развивать политические институты, сохраняющие и контролирующие разнообразие, существующее в рамках государства, – чтобы предотвратить его раскол, защитить воплощенные в нем ценности или повысить благосостояние его населения.

В этом отношении очень важный аргумент приводит Уилл Кимлика, считающий, что государство, если в нем существует либеральный политический строй, должно защищать важные либеральные ценности. Он согласен с тем, что толерантность – это ключевая ценность либерализма. Но в историческом плане, утверждает он, «либералы верили в очень специфическое представление о толерантности – то, которое предусматривает свободу совести индивида, а не просто коллективный культ» [62] . По его мнению, та концепция толерантности, которая ассоциируется с либерализмом, тесно связана с автономией; собственно, либеральную толерантность отличает именно

ее приверженность автономии, принимающая форму идеи о том, что индивидуумы должны быть свободными, чтобы иметь возможность оценивать и – потенциально – пересматривать свои цели. Таким образом, «либеральная толерантность защищает право индивидуумов на несогласие со своей группой, а также право групп на свободу от преследования со стороны государства» [63] .

62

Kymlicka (1995b: 158).

63

Kymlicka (1995b: 158).

Аргументация Кимлики предполагает, что автономия важна, потому что она обеспечивает свободу совести или необходима для ее защиты [64] . Концепция либерализма, выдвигаемая в настоящей работе, признает, что свобода совести служит основой для толерантности, а соответственно и для либерализма, но отвергает какую-либо взаимосвязь с автономией. Собственно, защита автономии может противоречить свободе совести, и в этих обстоятельствах свободу совести следует ставить на первое место. Мы увидим это, если рассмотрим примеры разногласий в нелиберальных общинах, входящих в состав либеральных политических обществ. В подобных случаях индивидуумы могут порвать с традициями группы и реализовать право на пересмотр своих взглядов и практик – право, опирающееся на принцип автономии. Они даже могут пойти еще дальше, заявив, что убеждения не позволяют им расстаться с пересмотренными взглядами. Несомненно, что если мы хотим уважать свободу совести, то у группы не будет никаких оправданий для того, чтобы заставлять несогласных отказаться от своих взглядов. Равным образом кажется очевидным, что самое желательное решение – собственно либеральное решение – состоит в том, чтобы группа проявляла толерантность к несогласным. Однако проблема в том, что на кон поставлена не только совесть несогласных. У большинства также могут быть связаны руки из-за искренних убеждений, и заставлять от них отказываться или предавать их также недопустимо с либеральной точки зрения. Требовать, чтобы большинство поступало вопреки своей совести, не менее нелиберально, чем вынуждать к тому же самому меньшинство.

64

«Если мы желаем защищать личную свободу убеждений, а не просто групповую толерантность, то должны отказаться от коммунитарианской идеи о том, что жизненные цели людей определены раз и навсегда и не подлежат рациональному пересмотру. Мы обязаны выступить в защиту традиционной либеральной веры в личную автономию»: Kymlicka (1995b: 163).

Предлагаемая здесь интерпретация толерантности – такая, которая не требует автономии, – отстаивается именно в свете проблем, порожденных этим конфликтом. Все, что можно заключить в случаях подобных конфликтов, – лишь то, что ни одна из сторон не имеет права требовать от другой стороны, чтобы та действовала вопреки своей совести; и обе имеют право выходить из того объединения, членами которого они являются. Разумеется, при этом встает вопрос, кто именно обязан из него реально выходить; возникают и вопросы, связанные с правами собственности, и т. п. Но в сущности это хоть и важные, но отдельные вопросы, которые невозможно решить без рассмотрения конкретных проблем, возникающих в конкретных случаях. Предлагаемое здесь представление о толерантности неспособно уладить все конфликты автоматически. Все, на что оно способно, – повторять, что принцип толерантности требует не признавать претензий никаких властей на право отказать индивидууму в свободе выхода из объединения, в котором он не может оставаться, не изменяя своей совести.

Это, однако, приводит нас к еще одному возражению против предлагаемой здесь модели либеральной толерантности. Даже если мы признаем значение свободы совести как вопроса, приоритетного по отношению к автономии, это не дает нам оснований выступать за неинтервенционистское государство как образец либерализма. Как указывает Уильям Галстон, существует «принципиальный путь, пролегающий между государственным вмешательством и laissez faire [65] » [66] . Галстон, не желая мириться с вмешательством государства в дела нелиберальных объединений, в равной степени не собирается отнимать у государства важную роль гаранта того, чтобы институты общества воспитывали цельных граждан. Государство, приверженное идее сохранения разнообразия, должно, среди прочего, учредить «мощную систему образования, которая обучала бы граждан толерантности» [67] . При этом особенно важно разделенное гражданство: «Чем серьезнее мы относимся к разнообразию, тем серьезнее мы должны заняться унитарной публичной структурой, которая как защищала бы проявления разнообразия, так и ограничивала бы их» [68] .

65

Позволяйте делать (кто что хочет) (читается: «лэсэ фэр»), франц.). Максима (и доктрина), требующая минимального вмешательства государства в экономику. – Прим.

ред.

66

Galston (1995: 529).

67

Galston (1995: 528).

68

Galston (1995: 528–529).

В том, что говорит Галстон, есть доля истины, но ее недостаточно для того, чтобы признавать за унитарной публичной структурой такое неотъемлемое значение, какое он хотел бы в ней видеть. Важна та публичная структура, которая несет в себе и распределяет политическую власть, и важна потому, что если она разрушится, то власть окажется невозможно сдерживать и контролировать. Распад государства (state) никогда не бывает приятным испытанием для тех, кому выпадает его пережить. Но из этого вовсе не следует необходимость и желательность единой публичной структуры и норм гражданства. Республика – лишь одна из возможных форм управления. А среди республик многое говорит в пользу федераций, с учетом их способностей к разделению властей. Унитарные структуры концентрируют власть, повышая вероятность того, что эта власть окажется неуправляемой. С точки зрения контроля над властью важна возможность сопротивления или оппозиции к любому источнику власти, как правительственной, так и любой другой. В конечном счете унитарные структуры существенно затрудняют, так сказать, «отделение культуры от государства», которое сам Галстон рассматривает как необходимое условие для либерального государства разнообразия.

Если ответы на эти возражения состоятельны, то в таком случае то социальное единство или солидарность, которые представляются желательными для многих критиков либерализма, основанного на толерантности, лишаются своего значения. Но если нам требуется политическая стабильность и крайне желательно избегать политического распада, то из этого не следует, что хорошее общество должно объединяться какой-либо общей доктриной или скрепляться единой концепцией справедливости. Достаточно того, чтобы оно скреплялось нормами цивилизованности, основанными на толерантности, которая допускает сосуществование иных представлений о морали.

Либеральна ли наша теория?

Однако, спросят нас, в какой степени выдвигаемая здесь теория является либеральной? Одна из причин для того, чтобы усомниться в этом, состоит в том, что наша теория не называет хорошим обществом такое, которое управляется единой концепцией справедливости. А в современном либеральном мышлении доминирует представление о том, что либеральные рамки – это рамки справедливости. Идея о либерализме как об архипелаге объединений, которые вовсе не обязаны быть либеральными и могут жить в соответствии с совершенно иными моральными стандартами, противоречит идее либерализма, сформированного единым стандартом справедливости. Можно даже утверждать, что предлагаемая здесь точка зрения сильнее соответствует коммунитаристской позиции [69] .

69

См.: Kymlicka (1996: 8–11, на с. 9).

Одна из причин того, что эта точка зрения не является коммунитаристской, состоит в том, что она явно не придает никакого особого значения ценности общины. Ни местная община, ни национальное общество не рассматриваются нами как особенно ценные и важные объекты, заслуживающие сохранения сами по себе. Ключевая ценность, к которой мы апеллируем, – не община, а свобода; причем из всех свобод наиболее важна свобода совести. В сущности, наша теория утверждает, что любая социальная формация или властная структура заслуживают сохранения в той степени, в какой они совместимы со свободой совести. В этом заключается основа режима толерантности.

Такой взгляд вполне совместим с либеральной традицией по причинам, которые не должны вызывать никаких возражений. Первая из этих причин заключается в том, что сама эта традиция в своем современном виде была порождена европейскими религиозными войнами в качестве философской попытки обосновать значение свободы убеждений. Важнейшими работами в этой связи являются «Опыт о веротерпимости» Локка, но в первую очередь – «Философский комментарий» Бейля. Первоначальная задача, которую ставил перед собой либерализм, была связана не со справедливостью и не с социальным единством, а с построением режима взаимной толерантности. Вторая причина состоит в том, что либеральная мысль, и особенно либеральная конституционная мысль, неизменно признавала достоинства разделения властей и недопущения централизации политической власти. Преумножение юрисдикций и властей считалось весьма полезным. Самые важные фигуры этого направления включают в себя Юма, Мэдисона, Токвиля и Актона. Либеральная теория, предлагаемая в нашей работе, построена на сочетании идей, служивших основой для решения обеих этих проблем.

Но есть и третья проблема, задающая форму представленной здесь либеральной теории. В отличие от большинства размышлений по поводу либерализма, мы начинали отнюдь не с вопроса о том, какой должна быть структура либерального государства, или о том, как в его рамках должны распределяться блага и обязанности. Как уже указывалось, мы не собирались ставить вопрос о справедливости. Важная причина для избрания нашего подхода состояла в том, что либерализм – это в конечном итоге учение интернационализма. Это философия Открытого Общества. Даже самый безобидный национализм не может служить для нее отправной точкой (несмотря на то что любая состоятельная либеральная теория вынуждена признавать существование национального государства), а патриотизм в этой философии рассматривается как ценность, значение которой сильно преувеличено. Пусть мы даже склонны предпочитать общество подобных себе людей и всячески превозносить их достоинства, верно и то, что мы способны найти нечто родственное в людях самых разных типов. Границы можно провести где угодно, но в конечном счете они не имеют никакого значения.