Либитина
Шрифт:
– Обманщики!
– его голос разнесся по анфиладе залов, разлетелся из открытых окон и с ветром распространился по всей земле страха.
– Что ж, раз Кармель больше нет, я заставлю расплатиться вас, сполна расплатиться! Вся страна будет отдавать мне долг Арденсов! Я не успокоюсь, пока не получу его! До капли!
Кто-то, Дигнус или Кауда, подал ему корону Арденса, и Макта короновал сам себя в полном молчании зала. Семель поднялась. Гедеон вручил ей плоскую шкатулку с медальоном - знаком Короля, и Королева, осторожно держа ее перед собой, спустилась с тронного возвышения, пошла к Макте. В эти мгновения она была... Кардой, самим воплощением Терратиморэ. Темное платье казалось кусочком мрачной холодной ночи предзимья, вуаль
Семель надела медальон на шею Макты, а потом слилась в поцелуе с убийцей мужа. В зале нерешительно зааплодировали. А я, наконец очнувшись от оцепенения, бросилась в покои Кармель. Слуги как хорошо отлаженные механизмы распахивали передо мной двери залов. Я завидовала их равнодушию. Старый мир рухнул, но они вовсе не почувствовали этого: двери-то остались на месте, только те, перед кем их следовало распахивать, сменились. Можно было уже не скрывать свое состояние, и я то всхлипывала, то разражалась нервным смехом. Любой, увидевший это гримасничающее лицо, счел бы меня сумасшедшей. Один раз вынуждена была остановиться: затрясло, когда вспомнила, как Макта пригвождал взглядом к спинке трона. Немного придя в себя, огляделась: темные холодные залы старой части дворца, пропахшие горькой эссенцией, которую принимала Кармель. Я почти на месте.
Я прошла вперед еще немного, и взгляд зацепился за тело, лежащее в полосе света, падавшей из открытой двери в спальню. Фигура человека была накрыта плащом стражи и по очертаниям в ней угадывался мужчина. Стража толпилась вокруг, Алоис Митто распоряжался о чем-то. Но где мой муж?
– Эреус, - прошептала я, уже угадывая, кто лежит под плащом. Митто оставил стражу, пошел ко мне, и страшная догадка укрепилась. Кожа словно покрылась ледяной коркой, корсет панцирем сдавил тело. Мужа я любила. И он любил меня. Придворная жизнь богата соблазнами и быстро развращает даже праведников, немногие сохраняют верность дарованному Богом супругу. Но мы с Эреусом остались друг у друга единственными. Мое сходство с Семель позволяло держаться в достаточной близости к трону и в то же время было своего рода индульгенцией, отпустившей нам грехи скромности и равнодушия к интригам и страстям высшего света.
– Где мой муж?
– тихо, скованно от боязни разрушить свой новый ледяной доспех, спросила я. За разрушением доспеха придет волна дикой боли, способной даже убить. А тело, вопреки всему, хотело жить.
– С Кармель, - двусмысленно сказал Митто.
– Что Макта? Бушует?
– Он короновал себя...
– выговорила я и радостно вскрикнула, увидев человека, выходящего из спальни Кармель - крупного золотоволосого мужчину в зеленом коротком плаще начальника стражи с богатой перевязью. Поймав прозрачный и твердый как алмаз взгляд его светло-голубых глаз, я воскликнула:
– Эреус!
Он повернулся ко мне, лицо посветлело. Мы бросились друг к другу и встретившись в дверях, обнялись, не обращая внимания на тело под плащом почти под нашими ногами.
– Ариста, ты зачем сюда пришла? Глупая, - тихо, ласково сказал он.
– Уходи из дворца. В этом гриме и платье ты слишком похожа на Семель, а Макта...
– Он целуется сейчас с настоящей.
– А, - глуповато сказал муж.
– Значит, Королева перешла новому Владыке Карды вместе со знаменем и медальоном Арденса?
– Он и Митто засмеялись, но я не присоединилась к ним. Я вспомнила о теле под плащом... и о леди Кармель.
– Кого тут убили? Стражника?
– Одного из множества бастардов Третьего Арденса, - спокойно сказал муж.
– Невелика потеря.
– Макта, как подобает льву, избавляется от выводка предыдущего владельца
"Нет, руки Макты были чисты, когда он несся в тронную залу. Умерь фантазию, Ариста!"
– Леди Кармель там?
– я кивнула на спальню.
– Я хотела бы увидеть...
– Не стоит, леди Эмендо, - холодный тон мужа испугал, но я все равно прошла в комнату. Леди Кармель полулежала, прислонившись к кровати. Худая старческая рука цеплялась за вышивку на лифе платья. Она разорвала нитку бус на шее, и весь пол вокруг был усыпан черными шариками ониксов. На лицо старой женщины падала глубокая тень полога над кроватью, но я подошла ближе... и отшатнулась. Нет, мне не дано было напоследок увидеть мудрый светлый взгляд названной матери. Лицо Кармель исказилось от злости, я едва узнала ее. Глаза, полные ядовитой демонической ненависти, вперились в далекую точку: наверное, Кармель представляла там Макту, когда умирала. Отвратительная зеленоватая пена застывала на тонких искривившихся губах. Самотравление - она выбрала тяжелую смерть.
Я только через минуту поняла, что шепчу молитву, по версии няньки отгоняющую злых духов.
– Старая ведьма!
– крикнул кто-то за спиной. Я обернулась. Оказывается, к Эреусу и Митто присоединился Нонус. Соподвижник Макты прошел в спальню, быстро отыскал закатившийся под узорчатое покрывало кровати стеклянный пузырзек. С минуту он изучал его: понюхал, попробовал остатки содержимого на вкус, а потом отшвырнул с исступленным криком:
– Ведьма! Теперь ясно, что она сделала... Только не реви!
– вдруг напустился он на меня.
– - Или нет, плачь, но не об этой твари, а о нашем крае! Вы понимаете, что посадили на трон чудовище?!
Последняя фраза Нонуса была не простой констатацией жестокости нового правителя Терратиморэ. В ней слышался мистический ужас. И я поняла: "чудовище" - это вовсе не метафора...
Чудовище.
У многих аристократов Карды были летние дома за пределами столицы – в Сальтусе, Патенсе, других областях Термины, но так далеко, как Эмендо, на юг не забрался никто. Мы вот уже семь лет проводили две или три недели лета в Донуме. Еще сто лет прозрачной вуалью пронесутся над землей, меняя ее облик, и здесь вырастет шумная, кипучая новая столица – Дона… но сейчас тут были лишь бескрайние поля. Пятнисто-цветастое разнотравье по берегам широкой реки Сермы, степенно несущей воды к океану, по ночам превращалось в серебристое море под мерцающим куполом звездного неба. В горах на восточной окраине Донума был источник необычной целебной воды. Я каждый вечер пила горячий отвар горных трав, приготовленый на ней, и после спала без кошмаров. Макта, выжимающий кровь из моего еще пульсирующего сердца в бокал, не явился ни разу, но я была далеко не в порядке. После всего произошедшего я замкнулась в ледяном шоковом панцире, оставив из всех эмоций только не обязывающую думать и не ужасающую грозными картинками будущего скорбь по Кармель. Напрасно Антея пыталась развлечь разговорами и отвлечь нарочито детскими вопросами. Я спала и видела сон о Кармель.
Больше всего терзало ее жуткое лицо, костенеющее в смерти. О чем думала она, отчего ей было так тяжело и больно в последние мгновения жизни? Если б узнать и исправить это, чтобы она улыбнулась на небесах!
Но, тут же вспоминая посмертную гримасу старой леди, я содрогалась: на небесах ли? Всё-таки в мои сны наяву мало-помалу просачивалась тревога о Терратиморэ.
"Кармель не захотела заплатить мне долг, так я возьму его с вас!"
"Плачь не о ней, а о стране!" -
Впрочем, отражения сказанных в мрачный день переворота фраз пока лишь проскальзывали в глубинах моего зеркального панциря-щита. А муж не скорбел и вполовину так, как я, и скоро начал высказывать недовольство моими опухшими глазами.