Лица
Шрифт:
Ближе к вечеру Жени вновь зашла в ее комнату. Соне сделалось намного лучше. Она почти преобразилась, сидела, оперевшись на подушки, глаза отдохнувшие, стала задавать Жени вопросы о Кембридже. Пока они говорили, отпивала чай и прикусывала сладким пирожным.
— Вот так все время, — объяснила она. — Иногда ничего, иногда — худо. Иногда мне кажется, Бог меня хранит и проведет через все.
В голове Жени возник образ марионетки на веревочке.
— Когда мне худо, Жени, я становлюсь эгоистичной и думаю только о том, как мне хочется умереть. А
— Понянчить, если они у меня будут, но сперва надо поправиться.
Соня по-прежнему улыбалась.
— Да, не надо думать о плохом. Ты здесь, моя сладкая. И все будет хорошо.
Жени подождала, пока Соня не кончит пить чай с пирожным, и пообещала заглянуть позже вечером, когда вернется с ужина.
— Приятного тебе вечера с опекуном, — пожелала Соня. — Поговорите о твоей жизни и об учебе. Только не говорите обо мне.
Жени поцеловала ее в лоб и вышла из комнаты, чувствуя, что перемена в Соне была словно пропуск на встречу с собственным будущим.
Ужин в «Кво Вадис» за круглым столиком, рассчитанный по крайней мере на четверых, был скованным. Бернард вытягивал из нее все новые подробности о внезапном закрытии лаборатории Дженсона, но она сообщила лишь о том, как утром нашла лабораторию закрытой, и о том, что профессор сказал, что она не прошла проверки, необходимой для работы над его проектом.
Бернард неодобрительно прищелкнул языком:
— Хорошо, что ты приехала домой. Здесь я смогу за тобой приглядеть.
О Пеле Жени не сказала ничего: ни то, что они встречались в Бостоне, ни то, что он сообщил ей об отце.
— Не могу вообразить, почему так тянут с моим гражданством. А вы? — спросила она.
Жени показалось, что Бернард отвел глаза.
— Волокита, я же говорил, — ответил он уж слишком оживленно, и Жени не показала вида, что удивлена.
Два официанта и метрдотель находились рядом, готовые внять любому слову Бернарда. Изучающе глядя на него поверх меню, Жени осознала, как мало она его знает. Его глубочайшим интересом был бизнес, сильнейшей страстью — коллекционирование. Но был ли он способен на верность, на любовь? Или все это для него было чем-то случайным, вроде приправы к блюду?
Они сделали заказ, и, демонстрируя почтение, официанты удалились.
— Соня ужасно больна, — начала Жени, несмотря на Сонин наказ не говорить о ней.
— Боюсь, что так. Ремиссия продолжалась более восьми лет. Нужно быть благодарным и за это.
— А почему вы мне не сказали?
Бернард пожал плечами:
— Какой был смысл. И Соня не велела. Надо уважать желания людей, Жени.
Уважение — хорошая вещь, подумала она, но присутствует ли в нем любовь. А если бы она сама смертельно заболела, уважил бы ее Бернард и оставил в покое?
— Я нанял для Сони круглосуточных сиделок, но она не хочет, чтобы
— Вы очень к ней добры, — пробормотала Жени. В конце концов, что еще он мог сделать. А если не испытывал такую же глубокую любовь, как другие люди, то заменял ее своей рассудительностью.
— Теперь о другом…
Углубившаяся в свои мысли, Жени вопросительно посмотрела на него.
— Насчет твоего гражданства. Не хочу тебя пугать, но, наверное, тебе следует знать, что вокруг твоего отца поднялась шумиха.
— Знаю.
— Да? — Бернард выглядел озадаченным.
— Слухи о том, что он пишет воспоминания и переправляет их на Запад. За мной следят, Бернард. По крайней мере следили в Кембридже.
— От кого ты об этом узнала? — Жени не ответила, и Бернард на мгновение задумался, потом выпалил имя. — Вандергрифф! Ты ведь с ним виделась?
— Он хочет на мне жениться.
— Готов поспорить, что хочет. Но ведь он прекрасно знает, что я никогда не дам разрешения.
Жени положила вилку на стол. Разрешения? Она никогда об этом не задумывалась. А, он оказывается, считал ее чем-то вроде своей собственности.
— Мне пришла в голову идея получше, — он сказал это таким тоном, как будто мысль действительно только что возникла в его голове. — Выходи замуж за меня.
— За вас?!
— А почему бы и нет? Мы симпатичны друг другу, и у нас много общего, Жени. А в качестве моей супруги ты будешь пользоваться моей защитой. В тот самый миг, как станешь миссис Мерритт, обретешь гражданство и будешь моей единственной наследницей.
— Предложение, против которого устоять невозможно, — саркастически произнесла Жени. Она была потрясена, подавлена и напугана его скрытой угрозой, что сможет стать американкой лишь в том случае, если выйдет за него замуж.
— Ты ведь мне кое-чем обязана, — напомнил ей Бернард.
Жени силилась подыскать ответ. Его претензии были неоспоримы. Он проследил, чтобы она получила лучшее образование. Выводил в высший свет. Спас из заточения в советском государстве. И подчинил себе, сделал своей вещью, рабыней, распоряжался ее жизнью и смертью. Широко улыбаясь, он внимательно смотрел на нее. Наконец Жени заставила себя заговорить.
— Вы сказали, что мы очень похожи. Это значит, что я должна иметь свободу идти своим путем.
— Может быть, вскоре тебе еще придется об этом задуматься, — произнес Бернард хриплым голосом. — А пока в моем доме ты будешь до конца лета в безопасности. Здесь за тобой никто следить не будет.
— А когда лето подойдет к концу? — спросила она со страхом.
— Тогда, я надеюсь, ты рассмотришь мое предложение.
18
На следующий день, в воскресенье, Бернард отправился в деловую поездку в Восточную Европу, а потом в Азию. Во время своего отсутствия, до конца лета, хозяйкой дома он оставил Жени.