Лица
Шрифт:
Она не знала, что ответить.
— Я считал, что ты и он… — Эли не докончил фразу, позволяя ей завершить за него.
— Пел — замечательный парень, — убежденно ответила Жени. Но она отвергла все его попытки связаться с ней — что он мог подумать? К тому же был Дэнни, хотя никогда и не мог послужить заменой Пелу. А теперь, чувствовала она, было слишком поздно что-либо исправлять.
Из ее слов Эли ничего не понял. Он заключил, что Мег скрыла, что Пел и Жени когда-нибудь поженятся. Хороший брак. Такой, как у него самого. Миллионы Алисы поддержали его, позволили обзавестись практикой
Когда он остановил машину перед общежитием, Жени перегнулась к нему и быстро поцеловала.
— Спасибо за все, — проговорила она и выскочила, скрывшись за дверью, прежде чем он успел ее обнять.
Она позвонила в его кабинет в Нью-Йорке, когда получила уведомление о том, что принята.
— Я знал, что тебя возьмут, — отозвался Эли. — Прими мои поздравления. Закончишь, я полагаю, с отличием?
— Наверное… да, — она услышала его одобрительное хмыкание.
— Восходящая звезда. Желаю тебе всего самого лучшего, Жени.
Она положила трубку на рычаг, испытывая чувство незавершенности. Хотелось слышать этот голос дольше, рассказать о своих планах на лето, заручиться его поддержкой. Но он прервал разговор, прежде чем она успела сообщить, что собирается летом снова работать в лаборатории Харви Дженсона, но уже как дипломированный лаборант. Жени хотелось, чтобы Эли стал соучастником ее достижений. Но он слишком занят, уверяла она себя, может быть, у него пациенты, ждали, пока он не закончит с ней говорить.
После выпуска из колледжа Жени сняла небольшую квартирку на лето. Меньше, чем в десяти минутах ходьбы от лаборатории — две комнаты на четвертом этаже, как у Дэнни, и прямо за углом от его дома.
Но на лето он не собирался оставаться в Кембридже. Перед отъездом в Янгстаун он позвонил ей и поздравил с поступлением в медицинскую школу и тут же сообщил, что его рассказ принят для публикации в журнале «Трансатлантическое ревю».
— Поздравляю, — в свою очередь сказала Жени.
— Да. Хорошо. Я скажу родителям, что ты передаешь им привет.
— Конечно. Скажи, что я их люблю.
— И Хаво.
— И его тоже. А как он?..
— Летом будем решать всей семьей. Если потребуется порекомендовать специалиста, я тебе позвоню.
— Хорошо.
— Если ты поступила в медицинскую школу, значит, осенью будешь здесь. Может быть, тогда выпьем по стаканчику вина?
— С удовольствием.
— С тобой все в порядке?
— Да, спасибо. Больше никаких инцидентов.
— Я рад. Ну, береги себя.
— И ты тоже.
Закончив разговор, Жени почувствовала опустошение. Дэнни, его семья — хорошие любящие люди. А Дэнни такой блестящий, такой… Нет смысла продолжать, оборвала она себя. Дэнни — закрытая глава, глава из ее лет в колледже. Все прошло, и с этим покончено.
Маленькая
В лаборатории одними и теми же экспериментами занимались параллельно несколько групп, используя одинаковые вещества и животных. Жени по-прежнему работала с крысами, хотя другие экспериментаторы ставили опыты над собаками, мышами, морскими свинками и обезьянами. Они изучали, как отзывается нервная система животных на вещества, вводимые внутрь. Заставляли их вдыхать. Доктор Дженсон объяснил, что целью исследований будет выявление компонентов, пагубно влияющих на организм во время анестезии.
В лаборатории Жени, как и другие, почти постоянно работала в маске, и все же бесцветные газы вызывали головокружение, а иногда и рвоту, и тогда лаборанты прерывали работу, чтобы выйти на свежий воздух. Систематизировать данные и даже просто хорошенько подумать оказывалось сложным в удушающей атмосфере лаборатории, но жесткие правила запрещали выносить записи из помещения даже на вечер. И Жени была вынуждена оставлять в запертой лаборатории схемы, таблицы с формулами и собственные записи на желтых листочках блокнота, полагаясь только на свою память. Только в голове она могла выстроить в ряд результаты. Бессонные ночи давали время для анализа дневной работы.
Для личной жизни не оставалось ни сил, ни времени. Она отвергала приглашения сотрудников лаборатории и своих однокурсников, которые после окончания колледжа остались в Бостоне. Слишком уставала. Ежедневное плавание в бассейне возрождало ее настолько, что вечером она была способна как следует поесть (мысль о еде во время работы вызывала лишь приступ тошноты), но после ужина ей хотелось только заснуть.
От усталости, решила она, у нее появилось чувство, что по дороге в лабораторию и домой за ней следят. Она останавливалась и резко оборачивалась, но не могла разглядеть возможного преследователя. Она уверяла себя, что все себе вообразила. К тому же, после того случая в студенческом городке, к ней больше никто не подходил. Кто бы ею ни интересовался, теперь он должен знать, что с тех пор, как Жени уехала из России, у нее не было весточки от отца.
Она говорила себе, что никто не следует за ней, кроме тени собственного воображения. Ее иммиграционные бумаги по-прежнему не были готовы. И хотя Бернард каждый раз уверял ее, что это лишь по причине безалаберных чиновников и что дело вскоре будет решено, Жени нервничала из-за своего неопределенного положения.
В конце июля ее позвали в лабораторию к телефону.
— Из Вашингтона, — сообщил, закрыв ладонью микрофон, лаборант и подал ей трубку. — Из Государственного департамента.
У нее перехватило дыхание.