Лица
Шрифт:
Останки летчиков хорошо сохранились, отчетливо угадывались их контуры, а у Саши Егорова даже сжатые в кулаки ладони. Шестиклассники, стоя наверху, с ужасом смотрели вниз и плакали, прося Валентину Ивановну пустить их в яму. Она пустила Юру Токаленко, самого старательного и спокойного. Юра стал работать с ней в паре, они перебирали руками землю вокруг воздушного стрелка, и вдруг Юра случайно дотронулся до Саши Егорова, и Саша на глазах у всех превратился в прах. Юра побледнел, прошептал: «Всё!», молча вылез из ямы и куда-то пошел, Валентина Ивановна, бросив раскопки, тут же кинулась за ним, их не было до самого вечера, а потом они вернулись, оба опухшие от слез.
А за это время кто-то из ребят обнаружил наконец то, что с таким упорством и настойчивостью все они искали, что оказалось ключом к тридцатилетней тайне исчезновения
Нет, не скоро дело делается, скоро только пишется о делах. Год ушел, прежде чем стали известны имена летчиков, хотя механизм дальнейшего поиска кажется довольно простым. Трудно ли по номеру награды установить имя ее владельца? А по имени — номер части, в которой он воевал? И фамилию того, с кем ушел на последнее боевое задание? А затем трудно ли найти их довоенные адреса и по этим адресам их родных? И пригласить на перезахоронение останков и открытие памятника? Однако для того, чтобы все это сделать, нужны не столько формальные, сколько душевные возможности тех, кто окажется вовлеченным в орбиту поиска.
Все могло кончиться письмом, полученным из Центрального архива Министерства обороны СССР в ответ на запрос Валентины Ивановны Ващенко: «Установить данные летчика по номеру найденной вами медали не представляется возможным, так как централизованного учета медалей по номерам не ведется…» — и это была истинная правда, человек, подписавший письмо, не обманывал. И тем не менее, если не удовлетвориться таким ответом, если проявить настойчивость, если еще раз попросить, то можно попасть на человека, который услышит, поймет, почувствует, заволнуется и совершит невозможное, в результате чего в Красный Луч придет такое письмо: «Сообщаю, что медаль «За боевые заслуги» № 113492 была вручена 11 декабря 1942 года старшему сержанту Егорову Александру Александровичу, удостоверение № 290244, основание: приказ по 686-му авиаполку 8-й воздушной армии за № 1/4 от 6 декабря 1942 года», и подпись — тоже работника Центрального архива, но уже другого: Ковалев. А потом ребята написали десятки и сотни писем ветеранам войны, имеющим отношение к Восьмой воздушной армии, с просьбой вспомнить о погибших летчиках. И еще два письма они отправили по довоенным адресам, начав их не без душевного трепета примерно такими словами: «Мы знаем, что наше письмо вас очень взволнует, но мы хотим сообщить вам, что ваш сын…», и на конвертах этих писем крупными буквами написали: «Никто не забыт, ничто не забыто!» Шансы получить ответ у ребят были один к ста, потому что за тридцатилетие, минувшее с конца войны, а с начала еще больше, живые люди могли и переехать, и умереть. И потому, получив сначала телеграммы, а потом письма от родственников Катушева и Егорова, цитировать которые у меня просто нет душевных сил, и заметив, что обратные адреса их были совсем не те, по которым пошли письма из Красного Луча, ребята поняли, что и тут им повезло: они попали на добрых и отзывчивых людей в почтальонской форме. Вот уж было радости в «РВС», которая оправдала все тяжести, неудачи, столкновения и печали периода раскопок! В конце концов счастье каждого человека зависит в значительной степени от того, в каком соотношении встретятся на его жизненном пути люди: сколько плохих придется на одного хорошего, или сколько хороших на одного плохого.
8 мая 1973 года в Мариновке при огромном стечении народа состоялись похороны героев и открытие памятника. В почетном карауле стояли и сельские школьники, и ребята из «РВС», и солдаты, прибывшие, как доложил в рапорте их командир, «для отдания воинских почестей героям». Отец Алеши Катушева и родной брат Саши Егорова держались мужественно, а женщины села плакали громко и благодарно. В тот момент, когда солдаты дали залп из боевого оружия, взмыли вверх птицы, сильно задрожали ветки акаций, а на голове у брата Егорова стала пульсировать кожа, прикрывающая рану на черепе, и все это увидели и поняли, что он, тоже повоевавший и тяжело раненный, хоронит сейчас себя, а Сашу представляет приехавшим на эти похороны. Тут и он
Так растворилась их последняя надежда на то, что Алексей и Александр, может быть, живы. Впрочем, никто из нас никогда не умел и никогда не научится до конца верить в смерть близких людей, даже если они умирают в нашем присутствии. Но как же тяжко смотреть на могилу в центре села, на обелиск, на мраморную плиту, на которой стоит дата гибели! Одно облегчение, что горечь утраты, что тяжесть потери, которую до сих пор Катушевы и Егоровы несли на своих плечах, теперь искренне и честно разделили с ними Валентина Ивановна Ващенко, Василий Петрович Рудов и ребята из «РВС» и еще многие из тех, кто не просто из праздного любопытства пришел на митинг.
8 мая 1973 года отряд «РВС» заступил на Вахту памяти и несет ее до сих пор, и будет нести дальше, потому что память — категория, не ограниченная никакими временными сроками и существующая до тех пор, пока у детей будут рождаться дети.
…На третий день поиска ребятам показалось, что они вышли на след Лили Литвяк.
ЛЕГЕНДЫ
РОМАНОВА БАЛКА. В Федоровке ребята нашли женщину, которая «лично слышала, — цитирую протокол опроса, — будто летом сорок третьего года у хутора Красная Заря упал самолет, в нем погибла летчица, но где он там упал, я не знаю и советую спросить у Токарева К. С».
Константин Сергеевич Токарев, житель Красной Зари, куда эрвээсы пешком добрались прямо из Федоровки, оказался глубоким стариком с совершенно белой головой. Сразу заволновавшись («Дедушка, да вы успокойтесь!»), он сказал, что после войны вернулся в разбитый хутор, «люди еще ковырялись в землянках», и соседка, которой сейчас нет в живых, рассказала ему, как в Романовой балке упал самолет, и в нем действительно была летчица. Соседка будто бы сама собирала ее останки, чтобы похоронить, ведь самолет при падении взорвался, — и, говоря все это Токареву, добавила: «Как у тебя, Костя, белые-белые были у нее волосы».
Рассказ старика поразил ребят, тем более что они уже видели фотографию Лили Литвяк и знали: она блондинка! Правда, ее брат Юрий Владимирович, с которым эрвээсы к тому времени наладили связь, в одном из писем сообщил, что «вообще-то Лиля была шатенкой, но считала красивыми только блондинок и потому пользовалась перекисью водорода». Позже, вернувшись из Красного Луча в Москву, я встретился с Юрием Владимировичем, и он, подтвердив ранее написанное, все же высказал такое сомнение: не очень, мол, верится, чтобы Лиля и на фронте возилась с перекисью. «Впрочем, — заметил он после паузы, — я рассуждаю с высоты своих нынешних лет, а ей в сорок третьем было всего двадцать, и к тому же, если вы знаете, она любила». — «Капитана Соломатина», — сказал я. «Да, Алешу».
Она любила Алешу Соломатина, командира своей эскадрильи. И Алеша помирал от любви к ней. Мне сказали об этом школьники, которые знали от ветеранов, а ветераны просто не могли не знать, потому что Алексей и Лиля ничего не скрывали, они любили друга друга в открытую, и прекрасное это чувство расцветало на глазах у всей армии, назло и вопреки войне.
Но было не суждено. Алексей погиб первым. И получил он не ту смерть, которой был достоин. Случилось так, что Лиля ждала его внизу, на поле, а он вел в небе, над аэродромом, учебный воздушный бой с молодыми летчиками, только что прибывшими в часть. И вдруг, перед посадкой, решил сделать «бочку», что было ему несвойственно. Пируэтов над аэродромом вообще никто не крутил, ни один летчик полка, риск считали неоправданным, и только Лиля думала иначе. Она обладала высочайшей техникой пилотирования и каждый раз, сбив фашиста, выделывала на малой высоте полную программу, в том числе «иммельманы»: свечой уходила вверх, колыхнув траву выхлопными газами. Начальство, да и сам Алексей, регулярно давали ей «шприца», но толку от этого было мало: глядели с земли, затаив дыхание, потом громко ругали, потом тихо гордились, — она привыкла к такой последовательности. И вот Алеша — то ли на радостях, что утром сбил особенно трудного немца, то ли потому, что внизу ждала Лиля, а его чуть-чуть «заедало» — прошел очень низко над полем, приготовился к «бочке», но что-то случилось с машиной, что-то заклинило, и нашли от Алексея Соломатина одну Звездочку Героя Советского Союза — без планки.