Лица

Аграновский Валерий Абрамович

Валентина Ивановна и тут не торопилась, исходя из того, что надо не только носить имя, но и ему соответствовать.

Мне остается сказать, что, создав отряд, они приняли в него всех желающих, сделав общешкольным, в том числе «розбышаков» Валентины Ивановны. В уставе «РВС» оговорили два непременных условия: согласие родителей и участие ребят в «трудовых десантах», поскольку все мероприятия отряда, проводимые по решению его штаба, финансировались за счет средств, заработанных эрвээсами. Стало быть, и устав у них был, как у «настоящих», и штаб, и, конечно же, командир отряда, и комиссар, и фирменные бланки, изготовленные типографским способом, и даже собственная ячейка на главпочтамте.

ДЕЛО.

И все же не будет ошибочным полагать, что второе рождение отряда, которое я назвал бы истинным, состоялось летом 1971 года, когда ребята впервые взяли в руки лопаты и сняли первый слой земли. Это было настоящее дело, без которого желание детей, даже очень высокого накала, начало бы постепенно тлеть, а затем погасло бы, как гаснет костер, в который не подкладывают дрова.

Четыре года ушло у них, таким образом, на созревание, подробности которого я намеренно опускаю, поскольку ими сегодня мало кого удивишь: отряд вел интенсивную переписку с ветеранами войны, собирал документы, накапливал сведения, — иными словами, занимался деятельностью в значительной степени «бумажной». Говоря так, я вовсе не желаю эту деятельность принизить или представить бесполезной, но с высоты нынешних забот отряда она выглядит более иждивенческой, чем созидательной, и во всяком случае этапной.

Вспоминаю в связи с этим музей, созданный в одной московской школе. Ребята установили адреса оставшихся в живых ветеранов легендарного авиаполка, разослали им письма, получили в ответ фотографии, документы, воспоминания, подобрали соответствующую литературу — о полке достаточно много писалось и во время войны, и после, — уложили все это в отдельной комнате под стекло, наклеили на стенды, и вот вам, пожалуйста, — музей. А на одной из встреч с ветеранами заслуженный летчик, Герой Советского Союза, спросил: «Дорогие поисковики и разведчики, вы просили меня рассказать вам «что-нибудь интересное», помочь в создании музея, прислать вам материалы, сообщить «что-то важное», — я все это сделал. Но скажите, пожалуйста, а что вы сами делаете?» В зале наступила, говорят, недоуменная тишина, «разведчики» потупили взоры. Ветеран же, улыбаясь, весьма доброжелательным тоном продолжал: я, мол, советую вам, дорогие товарищи, выйти из школьных блиндажей, где вы окопались среди документов, и повести крупное наступление, но не с помощью бумаг, а с помощью реальных дел.

Мы часто говорим о деловитости, но не менее часто принимаем за деловитость суетность, видимость дела, способность пользоваться атрибутикой «делового человека»: вести точный учет исходящих и входящих писем, не опаздывать, знать расписание забот на завтра и послезавтра, кратко высказываться, заседать, ставить вопросы, вовремя обзванивать нужных людей и так далее. Но все это пока еще не дело, а всего лишь видимость, поскольку надо бы уточнить, что за письма входящие и исходящие, куда не надо опаздывать, чему посвящены заседания и во имя чего исхожены километры или сделаны телефонные звонки. Иначе говоря, в основе деловитости должно лежать д е л о, и непременно полезное, общественно значимое, не пустое, а критерием деловитости должен быть р е з у л ь т а т — не количество разосланных писем и проведенных заседаний. Результат! — и не что иное.

Поворот к настоящему делу произошел у эрвээсов не случайно, они уже были готовы к нему, понадобился первый толчок, и он оказался такой эмоциональной силы, что ребята до сих пор не могут опомниться. А было так. В Москве в Музее Вооруженных Сил, куда отряд приехал на экскурсию, ребята вдруг заметили в конференц-зале человека в генеральской форме и тут же его узнали: Кожедуб! Узнав, немедленно онемели, замерли, «не отличишь от экспонатов», сказала Валентина Ивановна. Она же сама не сдрейфила и подошла, увлекая за собой детей. Весь разговор длился всего три минуты и в памяти знаменитого

летчика вряд ли сохранился: «Откуда будете?» — спросил Кожедуб. «Из Донбасса». — «Там много наших полегло. У вас есть материалы о летчиках?» — «Пока еще мало». — «Зря, — жестко сказал Кожедуб и произнес затем фразу, поразившую ребят трагической правдой и простотой: — У летчиков нет могил». В его глазах, по воспоминаниям Валентины Ивановны, появилась тоска, и он сразу потерял интерес к беседе.

У летчиков действительно нет могил… В 1943 году в небе Донбасса воевала Восьмая воздушная армия. В ее составе был 69-й полк, впоследствии ставший гвардейским. Он один дал стране двадцать пять Героев Советского Союза, в том числе четырех — дважды. Это были летчики отчаянной храбрости и завидного мужества, но соотношение с немцами в ту пору было один против двенадцати. И фашисты гибли, но и костями советских летчиков усеян Миус: в то лето наши штурмом брали Саур-Могилу. За неделю боев теряли полки, и писари привозили в штаб армии их знамена.

У летчиков нет могил. Они лежат не в гробах, украшенных венками, а в исковерканных кабинах боевых машин, безымянно и одиноко, и если есть цветы над их головами, то только те, что слепо дарит им природа. Домой этим летчикам посылали не похоронки, а извещения о том, что они пропали без вести, потому что редко кто из товарищей в пылу сражения успевал заметить, куда упал самолет, и удостоверить факт гибели. Архивы до сих пор хранят фамилии не вернувшихся на базу: младший лейтенант Юрий Гаврилюк, лейтенант Дмитрий Чупринский, младший лейтенант Лилия Литвяк, младший лейтенант Валерий Аввакумов — десятки фамилий, имен: Павел, Григорий, вновь Павел, Иван, Семен, опять Григорий, и Георгий, и Валентин, Василий, Тамара, Нина, Сергей, Вениамин… Прошло тридцать с лишним лет с того момента, когда они не вернулись, я не вернутся уж теперь никогда, но даже сегодня нельзя сказать, что они погибли смертью храбрых. «Пропали без вести». Какая несправедливость!

И тем она острее воспринималась Валентиной Ивановной, что была исправима. Человеческая память хранила множество данных: там, за околицей села, упал когда-то самолет, и там — за оврагом, и на опушке леса, и у дороги, и на склоне холма… Выросли дети, видевшие гибнущие самолеты, думала Валентина Ивановна, изменилась земля, поля вспаханы и засеяны, построены здания над прахом погибших, и бани, и школы, и скотные дворы, и просто выросли деревья, и под всем этим лежат Валентины, Лилии, Павлы, Сергеи, которые, кажется, слышат и знают, что никто их не ищет, ничья рука к ним не добирается, ничье сердце при этом не трепещет.

После той памятной встречи с Кожедубом круто изменилась методика поиска, потому что изменился смысл существования «РВС». Первый экспедиционный отряд в составе десяти школьников и девяти школьниц вышел на раскопки самолета, упавшего, по словам местных жителей, недалеко от дороги. Ребята прошли строем по главной улице Мариновки с развернутым знаменем и под грохот барабана, но самой отличительной чертой их были теперь лопаты и засученные рукава рубашек. А вечером, когда они, усталые, возвращались в походный лагерь, местные жители стояли вдоль улицы и смотрели на них задумчивыми глазами. Какие-то женщины, охнув, вдруг кинулись по домам, а потом догнали отряд, пытаясь сунуть ребятам пирожки и фрукты.

Ничего они в то первое лето 1971 года не нашли — сказалась неопытность. Но так ли уж «ничего» они не нашли, если не только растревожили сердца посторонних людей, но и разбудили собственные?

ПАМЯТЬ

Операция «Белая лилия», одна из самых ярких и драматических в истории «РВС», имеет начало и продолжение, но не имеет конца. Я расскажу обо всем по порядку, а к читателю обращусь с единственной просьбой: набраться терпения, которое, надеюсь, будет вознаграждено.