Личная жизнь шпиона. Книга вторая
Шрифт:
Анна Николаевна сама улыбнулась в ответ, сообразив, что та несчастная женщина наверняка жива, а вот грубиян, распускавший руки, совсем даже наоборот, скончался не по своей воле, не дожив до старости, – туда ему и дорога. Все-таки бог на свете есть… Орлов зачитал выдержки из показаний, которые Анна Николаевна давала на Петровке, когда встречалась с майором милиции Судаковым, и спросил, все ли верно записано. Если есть, что добавить, можно будет составить дополнительный протокол, но не сейчас, позже, много времени это не займет, без бумаготворчества в наше время никак нельзя.
– Все
– Ну вот, видите, как хорошо. Тогда не будем терять время. Значит, программа такая. Сейчас вы все посмотрите. Ну, то есть вам все покажут. Подпишите протокол опознания. А машина вас до дома отвезет. На работу возвращаться я вам запрещаю, категорически. Посидите за чаем у телевизора. Отдохните.
– За машину спасибо, я еще слабая после болезни. Но телевизор будет позже, сначала надо с собачкой погулять.
– У вас собачка? Надо же… Приятно, что после работы тебя кто-то ждет, ну, родная душа. А я только мечтаю завести. Руки не доходят… Пальто здесь повесьте, там запах неприятный. В ткань быстро впитывается. Сумочку с собой возьмите. Кабинет я запру.
Они вышли в тесный коридор, оттуда в комнату, освещенную люминесцентными лампами. Здесь на банкетке в углу сидели, тихо переговариваясь, какие-то люди. Мужчина с женщиной, оба в верхней одежде, – понятые, наверное, прямо с улицы привели. Хмурый санитар в сером халате и черной вязанной шапочке и молодой человек в шерстяном костюме. Высокий и серьезный, видимо, из госбезопасности. Под мышкой папка, ботинки начищены. Люди встали как по команде, обменялись с Орловым короткими репликами. Санитар махнул рукой, показывая, куда идти, открыл дверь, обитую железом, включил свет.
Люди один за другим робко переступили порог, оказались в ярко освещенном зале. Было довольно прохладно, под потолком два узких окошка с решетками, близко к ним три секционных стола серого мрамора, два пустых, на третьем тело, прикрытое простыней. Все участники действа знали, что им делать. Двое понятых встали в стороне, молодой оперативник присел за письменный стол и открыл папку. Санитар остановился у изголовья, готовый снять простыню с покойного.
Орлов подвел Анну Николаевну вплотную к секционному столу и стал держать ее под локоть, словно боялся, что женщина может почувствовать себя нехорошо. Он кивнул санитару, тот опустил простыню с головы и груди до пояса. Взглядам открылся мужчина крепкого сложения с татуировками на груди и руках. Белое, как бумага, лицо искажено гримасой боли, лоб сморщен, зубы оскалены, нижняя губа так глубоко искусана, что казалось черной. Над верхней губой темная полоска усов. Русые вьющиеся волосы на голове, наверное, при жизни были красивыми, теперь спутались, потемнели, сделавшись похожими на паклю.
Понятые отвели взгляды, женщина достала платочек и поднесла к носу, словно спасалась от нехорошего запаха. Мужчина комкал в руках меховую шапку и шмыгал носом. Анна Николаевна не испугалась. Смотреть на обнаженное мужское тело ей было неприятно и неловко, будто она подглядывала в замочную скважину, а за дверью происходило нечто
Живот мужчины был высоким, вздутым, из середины торчал синеватый пупок. Видимо, перед смертью человек плотно поел. Широкая грудь оказалась белой, почти безволосой, какой-то бабьей. Слева бледная татуировка, кажется, что это ребенок сделал рисунок шариковой ручкой. Два входных пулевых отверстия заклеили пластырем на матерчатой основе. Одно из них над правым соском, синим, похожим на сморщенную сливу, второе тоже справа, чуть ниже ребер.
Голос Орлова заставил ее вздрогнуть:
– Анна Николаевна, посмотрите на тело и постарайтесь вспомнить: этого человека вы видели? Если да, уточните: когда, где, при каких обстоятельствах?
Стало очень тихо. Анна Николаевна сделала полшага вперед, чтобы лучше разглядеть лицо. Хотя с первого взгляда, с первой секунды поняла, что произошла ошибка, этого мужчину она никогда не встречала. Взгляды присутствующих она чувствовала кожей и знала, какого ответа ждет от нее этот милейший человек Виктор Орлов.
Она покачала головой и сказала:
– Нет, этого… Этого мужчину я никогда раньше не видела.
И заметила, как изменилось лицо Орлова, будто вытянулось, как переглянулись понятые, а санитар закашлялся. Человек, сидевший за столом, бросил писанину.
– Анна Николаевна, человеческое лицо меняется после смерти, – сказал Орлов. – Бывали случаи, когда мать не узнавала покойного сына. Посмотрите внимательнее. Не торопитесь.
Анна Николаевна покачала головой и повторила:
– Я не встречала этого человека.
– Мы сейчас кое-что изменим, – Орлов отошел к дверям и включил освещение под потолком и над другими столами, затем достал очки и нацепил их на нос покойного.
– Вот, так лучше будет. Очки – это важная штука, они меняют лицо. Тот гражданин в очках был?
– Да как сказать… Вроде бы без.
– Вроде или точно? Вспоминайте.
– Господи, ну, я вспоминаю. Точно, без очков.
– Впрочем, очки это всего лишь деталь. Их можно надеть, а можно снять. В тот момент, когда вы увидели этого гражданина, он очки снял. Правильно?
– Может быть, снял, – кивнула Анна Николаевна.
– Может быть или снял?
– Ну, значит, снял, если их не было.
– Хорошо, занесите в протокол, что в тот момент, когда гражданка Юткевич видела Константина Бортника, очков на нем не было.
Анна Ивановна чувствовала, как от нестерпимо яркого света стало щипать глаза, будто сильный ветер подул. Наворачивались слезы, она часто смаргивала, но это не помогало, теперь лицо покойного сделалось расплывчатым, потеряв четкие очертания.
– И еще, у него усов не было, – сказала она.
– А-а-а… Значит, вы утверждаете, что усов в то время Бортник не носил?
Анна Николаевна запуталась:
– Да, утверждаю. То есть, я не знаю, носил или нет. Но я их не видела.
– Понятно… Теперь понятно: вы усов Бортника не видели. Это надо обязательно записать, – деловито кивнул Орлов. – В день встречи гражданки Юткевич с Константином Бортником усов у него не было. Лучше так: усы были сбриты. Это правильнее. Да, Анна Николаевна, так правильно?