Личное дело майора Власовой

Дибривская Екатерина Александровна

– Разве, Ангелочек? – совершенно неожиданно для меня вмешивается Женя. – Разве не пора наконец нас познакомить и поставить маму в известность о грядущем радостном событии?

Боже мой! Неужели так сложно хоть раз оставить свои шуточки при себе?!

Я испепеляю его взглядом и выдавливаю улыбку, лихорадочно соображая, как теперь выкручиваться из ситуации.

– Только не говори мне, что залетела! – с брезгливостью охает мать. И для верности хватается за сердце.

Женя обнимает меня за плечи, ободряюще сжимая.

– Я,

конечно, понимаю, что вы слишком молоды, чтобы становиться бабушкой, – бодро произносит он. – Но ваша реакция несколько обескураживает. Особенно, учитывая, что мы планируем с этим не затягивать. Разрешите представиться: Евгений Павлович Кононов, жених вашей дочери.

Мать молчит, и я обречённо говорю:

– Мама, это Женя. Женя, это моя мама, Елена Владимировна.

Незаметно, надеюсь, тычу локтем ему в бок и прохожу вглубь квартиры, молчаливо предлагая всем либо последовать за мной, либо отправиться к чёрту. Шагов не слышится, и я хлопаю дверью спальни и медленно переодеваюсь. Трусливо выбираюсь в коридор, усиленно прислушиваясь. Судя по тишине, мама прикончила внезапного соперника своего идеального и любимого зятя, отказываясь принимать наш разрыв и право каждого на личную жизнь.

Неожиданно со стороны кухни раздаётся тихий смех мамы, который пугает меня до чёртиков, и я тороплюсь на этот звук. Однако возле приоткрытой кухонной двери притормаживаю, пытаясь разобрать, что там происходит.

– Рада, что Ангелина взялась за ум и научилась готовить.

Женя усмехается:

– Мы решили, что в нашей семье буду готовить я.

Я закатываю глаза. Невозможный, просто невыносимый!..

– Вздор! – отрезает мать. – В семье должна готовить женщина, а мужчина должен семью обеспечивать. Иначе всё идёт наперекосяк.

– Женщина должна быть счастливой, и это самое главное, что должен делать мужчина – делать свою женщину счастливой, – тихо парирует Женя, и я вваливаюсь внутрь во избежание скандала. – А вот и наша Ангелина. Всё хорошо?

– Хорошо, – нервно передёргиваю плечами и изучаю скучающее выражение лица мамы.

– Славно, – заключает он. – Тогда оставлю вас ненадолго поболтать наедине. Не скучайте без моего обаяния!

Я тихо прыскаю, но под взглядом мамы маскирую смех покашливанием. Женя смотрит с лукавыми искорками в глазах и подмигивает. А потом стремительно поднимается и покидает кухню.

Мне сразу становится легче дышать. Я заглядываю в глубокую сковороду, где что-то готовится: варится, жарится или тушится. Даже помешиваю – просто на всякий случай. И мать наконец изрекает:

– Пожалуйста, скажи, что этот твой Евгений не всерьёз говорил, что собирается готовить сам! Ты же знаешь, Ангелина, как важно женщине держать дом и семью в своих руках. Не зря говорят, что женщина – хранительница очага.

– Мам, я работаю в полиции. Я – следователь, мама. Женщины боролись за равноправие не для того, чтобы мерилом их успешности было умение готовить щи-борщи.

– Возможно,

чтобы затащить тебя в постель, было и достаточно отсутствия этого мерила, – как нечто мерзкое и богопротивное произносит мать. И даже рисует в воздухе кавычки, прежде чем продолжить: – Но когда страсть подутихнет, когда эйфория спадёт, он, как и любой другой мужик, захочет возвращаться в уютный чистый дом и есть свежую еду. Не наступай дважды на одни и те же грабли, девочка моя. Уж хоть сейчас меня послушай, раз раньше не слушала.

– Ой, мам, не начинай, пожалуйста! – стону я. Хочется заткнуть пальцами уши, как в детстве, чтобы не слушать эту заезженную пластинку.

– Что не начинай, а? Вот что не начинай? – шипит она. – Я тебя просила, умоляла: возьмись за ум, пока не спустила в унитаз свой брак! Ярослав – ну ведь чистое золото! Ты с ним жила бы и не знала бед, но нет! Проявила свою твердолобость, не уступила, не проявила мягкости и гибкости, по своему всё сделала, вот и получила закономерный результат.

Я закусываю губу. Всю жизнь одно и то же. Да сколько можно, мама?!

– Мам, мы расстались по обоюдному согласию. Мы остались в добрых дружеских отношениях. Я даже стала крёстной его дочки, ты не забыла?

– А могла бы не выделываться! – перебивает она. – Глядишь, сейчас двоих, а то и троих бы воспитывали. Кому и что ты доказываешь? Ни семьи, ни детей, ни дома нормального, ни порядка в доме, ни еды, ни чистоты и уюта. Не баба, а недоразумение!

– Уж какая есть, – тихо отвечаю ей, резко поднимаясь. Отворачиваюсь к плите, тщательно мешаю содержимое сковороды, чувствуя, как глаза пощипывает от горьких слёз обиды.

Трудно соответствовать высоким идеалам, тем более когда они навязаны.

– Ангелина, сядь! – приказывает мать.

Я делаю несколько рваных вдохов, протяжно выдыхаю и снова сажусь за стол.

– О чём ты ещё хотела поговорить, мама? – спрашиваю у неё.

– Я разочарована твоим образом жизни, Ангелина. Когда ты вышла замуж за Ярослава, я думала, ты оставишь свои глупые мысли о неженской работе, станешь ему хорошей женой. Тебе всегда всё давалось так просто: золотая медаль, красный диплом, идеальный муж… Ну что пошло не так?

– Отличная карьера, – еле слышно добавляю к списку.

Мне не было просто. Ничто из этого не свалилось на меня с неба. Каждый аспект моей погони за высокими требованиями матери требовал усердия, кучи времени и сил. Поэтому, заполучив относительную свободу в браке, я начала сама расставлять приоритеты. Нельзя держать дом в чистоте, когда бесконечно зубришь уголовный кодекс. Невозможно научиться готовить хотя бы сносно, если возвращаешься со службы глубоко в ночи, а уезжаешь – едва рассветает.

– Что? – переспрашивает мама. Я молчу. Тогда она, не дождавшись ответа, продолжает: – Далась тебе эта служба! Всю жизнь на неё растратила, ничего, кроме работы, сейчас нет. А подожди ещё лет пять – уже и не будет!