Личный поверенный товарища Дзержинского
Шрифт:
— А вот как хочешь, так и верь, — сказал просто дед Сашка, — если хочешь, то давай вместе и сходим, посмотрим.
— Куда? — удивился шеф гестапо.
— А куда хочешь, — так же просто сказал дед, — куда захочешь, туда и сходим. Хочешь на могилу свою посмотреть? Давай сходим. Только знаешь ли ты, где могила твоя? Как там тебя встретят те, кого ты знал и кто знали тебя? Если не боишься, то вот работник твой подтвердить может, как туда ходят.
— Ты хочешь сказать, что я не умру своей смертью? — начал заводиться Мюллер.
— Ты, мил человек, умрёшь своей смертью, да вот только могил у тебя будет две, — засмеялся дед Сашка, — и в каждой могиле тебя не будет.
— Если
— Да ты, мил человек, ну настоящий русский, — улыбался дед, прекрасно зная, что ничего с ним не будет, ну, побушует генерал, норов свой покажет, а потом ведь снова в человека превратится, снова выпытывать будет, — тот тоже взял и зарезал курочку, которая золотые яички несёт, хотел сразу всё заполучить. А не получится, и я сразу всё не знаю, не пришло это ещё ко мне, и лоботрясы твои только мозги себе набекрень сдвинут, а толку не получат никакого.
— Так что вы конкретно предлагаете, герр Александер? — Мюллер уже снова вернулся в своё я и стал тем же самым Мюллером, каким мы знали его.
— А я ничего не предлагаю, — сказал дед, — предлагаешь ты, а я тебе говорю, могу я это сделать или нет. Ты вот помощника своего расспроси, где мы с ним были и что видели. Мы бы подольше там погуляли, если бы одни были и никто нам не мешал.
— Какая есть гарантия, что я снова вернусь назад, — спросил Мюллер, — что моё тело не предадут земле как безвременно умершего на своём посту?
— А никакой гарантии и нет, — сказал герр Александер, — захочешь — вернёшься, не захочешь — не вернёшься. Если захочешь посмотреть, что там впереди, то возьми отпуск дней на несколько, а уж я либо с тобой пойду, либо помощника своего возьми, а я за вами здесь послежу.
Мюллер смотрел на нас и верил, и не верил ни единому нашему слову. Это путешествие равносильно самоубийству. Выпиваешь яд, и душа отправляется в путешествие, а тело лежит там же с рюмкой в руке.
— А вдруг они возьмут и сожгут моё тело, — думал он, — и мне некуда будет вернуться. А вдруг меня кто-то схватит там, в будущем, и я не смогу вернуться назад, ведь гестапо это не пансион благородных девиц и все страны, куда ступил сапог немецкого солдата, знают о моей организации. Поймают и повесят. И не просто так, а за ноги. И верить никому нельзя. А что эти типы скажут моей семье, если яд окажется ядом? А, может фанатики, тоже пьют такой же яд, потому что они не боятся пыток и умирают с именем своего фюрера на своих устах. Как большевики, которых расстрелял Сталин, кричали перед смертью: «Да здравствует вождь и учитель мирового пролетариата, товарищ Сталин!». Все это ложь и позёрство. А кому я вообще могу довериться? Гейдриху, что ли? Уж этому я доверяться не буду и полгода я проваландаюсь, если старик прав, а уж ангелов этих я найду. Это не ангелы, это парашютисты, ангелов не бывает, это сказки для детей, а я пожил на свете немало и людей повидал всяких, и ангелов, и демонов, и никому из них доверять нельзя.
— Ладно, старик, — сказал устало Мюллер, — подумаем над этим и потом переговорим. Пойдёмте, коллега, — сказал он мне и тяжело поднялся со стула.
Уже на улице перед посадкой в машине сказал:
— Записи этого дня уничтожьте, там, где о нас говорится, не нужно оставлять это в архивах. А что вы скажете в отношении возможности заглянуть туда? Это не смертельно?
— Смертельно всё, бригадефюрер, — сказал я, — можно лечь спать и не проснуться, можно поехать с горы на лыжах и разбиться, можно упасть и с лестницы. Если хотите, то составлю вам компанию, деду я доверяю, только вот место нужно выбрать такое, чтобы никто нас
— А чего так много? — спросил шеф.
— Мало ли что, — сказал я, — вдруг двух дней будет мало.
— Хорошо, я подумаю, — сказал Мюллер.
И я его прекрасно понимал. Взять отпуск на несколько дней, уехать в укромное место, где его ждут английские диверсанты, выпить снотворное, а потом в мешке и в виде мешка быть доставленным в Англию или в СССР и стать посмешищем для всего мира как этот летун Гесс, решивший побрататься с англичанами от имени всей Германии. Летунам вообще доверять нельзя.
Глава 20
Вечером была встреча с Мироновым. Сигнал о встрече я увидел по дороге от дома до работы. Кнопка на доске объявлений. У кнопки один край был срезан. При немецкой аккуратности таких кнопок не могло быть в природе, разве что в корзине для отходов.
Для встреч я снял комнатку с отдельным входом в доме для людей со средним уровнем дохода и наличие такой комнатки было в духе того времени для встреч с замужними дамами или для встреч сотрудников гестапо со своей агентурой.
Миронов прибыл в назначенное им же самим время. Мы обнялись. Прошло не так уж много времени, а сколько событий промелькнуло за этот срок и сколько событий происходит каждый день и во всех есть наше участие.
— Кто будет первым рассказывать, — спросил я.
— Давай, ты, — предложил Миронов.
— Я так я, — согласился с предложением друга, — как видишь, работаю в немецком НКВД, называется гестапо, а задачи те же самые. Дослужился до майора, до штурмбанфюрера, ты уж сам переведёшь в звания госбезопасности — старший лейтенант. Участвовал в подписании соглашения о сотрудничестве между нашим ведомством и вашим, был недалеко от начала войны в Глейвице, как раз возвращался из Москвы с последней нашей встречи. Езжу с Мюллером в командировки, инспектируем местные отделения гестапо, которые борются с подпольем и противниками оккупационных властей. Сразу, возьми на карандаш. Летнее наступление у немцев будет на южном направлении, на Ростов с расходящимся ударами на Сталинград и на Кавказ. Попробуй предостеречь наших от крупных наступательных операций в будущем году, немец ещё силён и опытен в устройстве ловушек нашим. Как у тебя?
— Меня вытащили из внутренней тюрьмы по твоей настойчивой просьбе, — начал рассказ Миронов. — Затем снова посадили из-за подозрений о настойчивости твоих просьб. После этого настал период эйфории советско-германского сотрудничества. Резидентуры обескровили. Тех, кто упорствовал в своих воззрениях о том, что Германия представляет опасность для СССР, попросту уничтожили. Меня судили и отправили в лагерь. И у тебя радиста забрали. А потом началась война.
Всеобщая неразбериха. Никто ничего не знает. Во главе разведки крупных воинских соединений выжившие из ума командиры разведрот. Я подал заявление о зачисление меня рядовым добровольцем в любую воинскую часть. Попал в полковую разведку. По возвращении из первого поиска арестовали, до особистов дошла бумага, что зек-доброволец был полковником, осуждён за шпионаж и имел дружеские отношения с заместителем Ежова.
Командир взвода разведки аж охренел, когда услышал мою анкету. Ребята из разведгруппы чуть не замочили особиста, да я им не дал. Зачем грех на себя вешать? У них работа сложная, нужная. Каждого человека, кто у немцев побывал, нужно проверять и обижаться здесь нечего.
Мы сами стараемся произвести вербовку любого, кто попадает в наши руки и отпустить, чтобы потом качать из него информацию. Это азбука разведки. Если только к тебе относятся как к человеку, а не начинают обзывать немецким шпионом без повода.