Лицо для Сумасшедшей принцессы
Шрифт:
– Знамение! – торжественно провозгласил чей-то хриплый голос. – Грядет великое горе!
Тихонько подвывали ушибленные статуей жрецы…
В городе воцарился хаос…
А тем временем в самой чайхане происходили еще более драматические события. Первый наемник провалился в вытяжное отверстие и эффектно спланировал в центр потухшего очага, куполом расправив черный плащ.
– Спасайтесь, демон! – дружно взвыли разбуженные гости, вповалку спавшие на большой кошме.
– Тьма наступает! Ничего не вижу! – надрывно голосил тощий погонщик мулов, силясь протереть глаза, запорошенные золой и пеплом из недавнего огнища.
Разбойник бросился к выходу, по пути бесцеремонно
– Спасите, помогите, насилуют!
– Дура! – завистливо прошипела беззубая седая старуха в жалком затрапезном халате. – Чего жалуешься? Радоваться надо…
– Помогите! – не сдавалась голосистая красотка. – Помогите хоть кто-нибудь!
– Молчи, дрянь продажная! – грозно рявкнул разозленный купец, тщетно силясь приподняться на разъезжающихся локтях. – Сам справлюсь!
И всего лишь двое людей во всем городе оставались непоколебимо спокойными в эту сумбурную ночь, никак не отреагировав на все удручающие, произошедшие отнюдь не без их вины, события. Ими оказались конечно же двое друзей – Ланс, еще не оклемавшийся от усыпляющего действия наркотического вещества, и сладко посапывающий Огвур, мирно почивавший беззаботным сном праведника.
Через пару часов полета Лилуилла надоела Генриху до такой степени, что он почти уже был готов придушить ее собственными руками. Причем, судя по недовольному кряхтенью Эткина и кривым ухмылкам Марвина, нудная княжна достала не только терпеливого сильфа. Поначалу эльфийка лишь восторженно охала и ахала, эмоционально комментируя каждый миг пути, да упоенно мечтала вслух о балах и нарядах. Она клятвенно обещала закатить грандиозный праздник по поводу ее воцарения на троне легендарного города Силя и планировала, какие именно указы издаст в первую очередь. У Генриха буквально глаза на лоб лезли от прослушивания запутанных несуразностей, изрекаемых его будущей королевой. Но вскоре княжна заметно подустала от пребывания на твердой чешуйчатой драконьей спине и завела совсем другую песню – как, мол, она утомилась, да и не привыкла ее избалованная светлость к таким суровым условиям, к тому же пить и есть хочется аж невмоготу – короче, пора сделать привал. Доведенный по умопомрачения ее бесконечными жалобами Эткин пристально вглядывался в расстилавшиеся под его крылом горы и, наконец, обнаружил свободную от обломков площадку, вполне пригодную для ночлега. Впрочем, отдых не удался. Капризная княжна оказалась весьма беспокойным соседом. В отличие от Ульрики, всегда спавшей под надежным крылом Эткина лучше, чем в пуховой колыбельке, Лилуилла проворочалась ночь напролет, поминутно и весьма неприятно пихая дракона острыми коленками. Ее беспрестанные причитания выводили гиганта из себя: подними крыло – мне жарко, опусти крыло – мне холодно, ты давно не мылся – от тебя пахнет затхлостью и мышами, не выдыхай дым – он вонючий, и это неприлично… И так без конца! К утру совершенно одуревший от головной боли и вынужденной бессонницы дракон добрую сотню раз проклял себя за необдуманно данное обещание – никогда не есть разумных существ. Хотя, по его глубокомысленному выводу, прекрасная
С первыми лучами солнца княжна выбралась из-под драконьего крыла и, потрясая пустой фляжкой, заявила, что она умирает от жажды. Марвин, с превеликим трудом продравший опухшие, покрасневшие глаза, кое-как смог мобилизовать заспанные ресурсы своего магического зрения и с уверенностью заявил, что неподалеку отсюда находится подземный источник, бьющий из скалы.
– Там? – Лилуилла ткнула пальцем и, получив подтверждающий ответ, бодро затопала каблучками по каменным плитам.
Тройка хмурых, невыспавшихся друзей обреченно потянулась следом за самоуверенной золотовласой предводительницей. С этого дня Генрих и Марвин окончательно и бесповоротно уверовали в мудрость Эткина, особенно в части его пространных философских изречений о стервозных особенностях женской психики. Отныне единственной девушкой на свете, которая, по их взаимному согласию, заслуживала уважения со стороны мужского пола, оставалась Сумасшедшая принцесса – Ульрика де Мор.
ГЛАВА 2
Симпатичный солнечный зайчик теплым пятнышком отразился от начищенного до зеркального блеска шлема, служившего нам котелком, и прыгнул ко мне на грудь. Сильная мужская ладонь попыталась поймать увертливое чудо, но вместо этого смогла отыскать лишь упругий розовый холмик плоти.
– Доброе утро, замужняя леди! – ласково приветствовал меня принц, наклоняясь к моему лицу и нежно целуя.
– Доброе утро, мессир муж! – улыбнулась я, отвечая на поцелуй.
Темные брови любимого задорно вздернулись:
– Ай-яй-яй, кажется, я совершил проступок государственной важности – женился на великой герцогине Нарронской, не удосужившись испросить благословения ее ближайших родственников!
– А плевать! – безалаберно усмехнулась я. – Тем более что у меня существует серьезное сомнение насчет получения положительного ответа…
Принц невесело вздохнул и ребячливо потрепал меня по спутанным волосам:
– А ты хоть отдаешь себе отчет в том, что своим поступком неосмотрительно поставила свое высочество в разряд парий, отвергнутых собственным родом. Впрочем, то же самое касается и меня!
– А плевать! – легкомысленно повторила я. – Это вполне в моем стиле. Но знаешь, иногда я возношу молитву богине Аоле, – встала я на колени и сложила ладони с самым благочестивым видом, – умоляя: Дарительница жизни, вынь штопор из одного моего места и вставь его в голову – пусть там появится хоть что-то извилистое!
Белокурый восхищенно расхохотался и повалил меня в мягкий мох, целуя и щекоча:
– И все-таки, дорогая, было бы правильнее поставить в известность о случившемся кого-нибудь из твоих близких…
– Можешь уведомить об этом меня! – сухо произнес подрагивающий от едва сдерживаемого гнева мужской голос. – Я как-никак прихожусь названным братом королю Нарроны, а значит, я и для принцессы не чужой!
Мы с принцем потрясенно вскрикнули.
На пороге пещеры стоял Генрих, сжимающий в руке обнаженную рапиру. Его поджатые губы кривились в презрительной усмешке, лицо отливало мертвенной бледностью. Пристальный взгляд черных глаз, словно не желая поверить в увиденное, многократно переходил с полуодетой меня на полураздетого принца.
– Так вот, значит, оно что! – запальчиво выкрикнул барон. – Ты отвергла меня, не пожелала стать моей королевой, чтобы вместо достойного тебя союза без свадебного обряда отдаться этому выродку? Да ведь так даже распоследние деревенские бабы себя не ведут. Как же низко ты пала!
– Браки совершаются на небесах! – мягко парировал принц, вынимая из песка отливающую холодным блеском Полумглу. – Поосторожнее в выражениях, сильф. Ульрика – моя жена, и я готов отстаивать ее честь с оружием в руках!