Лицом к лицу
Шрифт:
1
Мы находимся в новой базе.
В ясные дни хорошо виден противоположный берег Мотовского залива с двумя нацеленными на нас выступами - мысами. Один мыс - Пикшуев - хорошо знаком разведчикам. Он исхожен вдоль и поперек. Сейчас нас интересует другой мыс, за которым начинается широкое устье реки Титовка. Появится ли днем в заливе наш катер или над полуостровом Рыбачий взлетит самолет - наблюдатели со второго мыса сразу засекают их, а вражеские батареи открывают огонь.
– Вредный мыс!
– сказал кто-то из разведчиков, имея в виду опорный
– И название этому мысу дали невеселое: Могильный.
В тяжелый и сложный рейс на мыс Могильный нас поведет новый командир. Недавно капитан Инзарцев попрощался с разведчиками и уехал на учебу.
Только после отъезда Инзарцева мы по-настоящему поняли, как его не хватает, как он сейчас нужен, дорог и незаменим. Инзарцев знал силу и слабость каждого разведчика, трезво оценивал способности каждой группы и всего отряда. Наше доверие к командиру было безгранично и безгранична была любовь к нему та с виду сдержанная, солдатская любовь, которую порождает скрепленное в боях воинское братство. Но, забегая вперед, скажу лишь, что бой на Могильном складывался бы иначе, если бы отрядом командовал Николай Аркадьевич Инзарцев.
Уже пришла осень, и день заметно убавился. Новый командир старший лейтенант Фролов доложил начальству о готовности к походу. Наступление осени нас не печалило. В предстоящем рейде долгая осенняя ночь - надежная союзница. Она позволит отряду - разведчикам и подразделению морских пехотинцев высадиться западнее мыса Пикшуев, совершить марш и до рассвета сосредоточиться для атаки в тылу гарнизона мыса Могильный.
В этом и состоял первый этап предстоящей операции.
Инзарцев часто напоминал нам, что первый этап не менее важен, чем второй, то есть самый бой, и во многом предопределяет успех каждого рейда.
Моя группа высадилась близ мыса Пикшуев. Море - справа от нас. Уступами влево идут группы Кашутина и младшего лейтенанта Шелавина.
Проводником к мысу выделили Агафонова. Я тороплю Семена:
– Шире шаг! До рассвета не так уж много осталось. А по цепи передают, чтобы мы замедлили движение, а потом и вовсе остановились.
Даже молодой разведчик Вабиков понимает, что это грозит нам неприятностями: мы можем лишиться основного преимущества - внезапности ночной атаки. Бегу назад узнать, в чем дело.
– Растянулись!
– с плохо скрытой досадой говорит командир отряда. Пехотинцам за вами не угнаться.
– Но время?..
– Успеем!
Хорошо, когда такая уверенность зиждется на точном расчете. Время неумолимо ведет свой счет, и нам кажется, что командир нас попросту успокаивает. Все понимают, что морским пехотинцам придется вести бой и надо дать им отдохнуть, собраться с силами. Но постепенно и командира охватывает беспокойство:
– Как бы не получилось, как у той незадачливой сороки: хвост вытянула, а коготок увяз...
Получив, наконец, сведения о местоположении пехотинцев, командир разрешает трем авангардным группам разведчиков - моей, Кашутина и Шелавина - совершить бросок к опорному пункту на
Забрезжил рассвет, когда мы приблизились к ровной лощине, за которой начинался крутой подъем к двум опорным пунктам на вершинах седловидного мыса. Егеря заметили колонну морских пехотинцев и открыли по ней огонь из батарей Могильного. Тотчас же заговорили огневые точки па подступах к Титовке. Это означало, что немецкий гарнизон за Титовкой уже знает о десанте и к Могильному бросят подкрепления.
"Что делать? Какое решение примет командир?" Эти мысли волновали разведчиков передовых групп. Дорогой ценой мы расплачивались за прежнюю медлительность и теперь уже не могли лежать, прижимаясь к холодным камням, и ждать приказаний. Враги ведут огонь, наши несут потери, и священный долг взаимной выручки подсказал нам единственно правильное решение: неприятель превосходит нас числом, вооружением, он обороняется на крутых высотах - тем стремительней надо его атаковать, тем неудержимей должен быть наш порыв.
– Вперед! За Родину!
Точно вихрем подхваченные, мчались мы через лощину и с ходу стали взбираться на первую возвышенность.
Позади рвутся мины, впереди - гранаты. В неуемном грохоте мы не слышим ни свиста пуль, ни крика раненых. Уже два, от силы - три десятка метров остаются до первого немецкого дота.
Граната взрывается под ногами младшего лейтенанта Шелавина. Он падает, катится вниз и, поравнявшись с нами, кричит:
– Вперед, моряки! Вперед!
Меня обгоняет Зиновий Рыжечкин. Рядом с ним бежит такой же маленький, быстрый, ловкий... Да ведь это наш новичок!
– Впере-ед!
– слышим мы восторженный клич Макара Бабикова.
Егерей ошеломила наша атака. Они отступили на конец мыса, ко второму опорному пункту.
Разгоряченные боем и упоенные первой победой, мы закрепились на возвышенности, осмотрелись и тут только поняли, в каком положении оказались. Воодушевленные первым порывом, мы не оглядывались назад и не заметили, как на подходе к лощине наша колонна была прижата к земле массированным огнем неприятеля, как потом ее атаковали свежие силы, прибывшие из Титовки, и стали теснить морских пехотинцев к берегу, к месту высадки.
Позднее мы узнали, что командир пехотного подразделения за преступную халатность и медлительность был отдан под суд военного трибунала, а командир отряда безуспешно пытался установить с нами связь. Он повел к мысу две группы разведчиков, но был ранен и эвакуирован с поля боя. Ранило также комиссара отряда Дубровского, секретаря партбюро старшину Тарашнина и многих других. Разведчики из группы Мотовилина яростно пробивались к нам. Попав в окружение, они прорвали кольцо и ушли к морю. Прикрывая их отход, два неразлучных друга, пулеметчики Семен Флоринскнй и Борис Абрамов, стреляли до последнего патрона и с пением "Интернационала", с гранатами в руках ринулись на врага.