Лида
Шрифт:
– Два года, – сказал Руслан Анатольевич, вставая с кровати.
Лида наконец заплакала, но ещё не в полную силу и выбежала из палаты бросив на пол пакет с какими-то продуктовыми формами, принесёнными по-видимому для Руслана Анатольевича, а он тут оказывается с чужой бабой.
– Лида!
– Оставь её, – сказал Маша и села на край кровати. – Пусть успокоится.
И снова дурацкая тишина.
Руслан Анатольевич не знал, что сказать и только какое-то противное чувство навроде того что бывает при морской болезни разливалось у него по телу и руки в районе пальцев
– И что теперь? – спросил Руслан Анатольевич.
– Не знаю, – сказала Маша.
Она встала, и лицо её было задумчивое.
– Я пойду, – сказала она, будто эта фраза что-то объясняла или могла как-то изменить случившееся.
Маша поцеловала Руслана Анатольевича в щёку, но так себе, без особого азарта и вышла, а он ничего не сказал и просто подошёл к окну и стал смотреть в небо. Небо всегда на месте, чтобы ни случилось.
Вернулся сосед – тот самый не погибший в детстве старик – и не подозревая ни о чём продолжил кашлять, а Руслан Анатольевич смотрел в небо и не видел самого главного смысла ни в том что было, ни в том что есть, ни в том чему ещё только предстояло случиться.
Лида плакала на лавке прямо напротив больницы, но в стороне от главной дороги. Она не старалась анализировать то что происходило сейчас внутри неё, а просто спешила выгнать из себя побольше жидкости и грустных мыслей, а отец оказывается сволочь путается с этой дурой.
– Привет, – сказал какой-то человек, но на самом деле это был Яков.
Лида посмотрела на него и узнала, хотя видела всего-то раз, но его теорию про раздражение в мужских яйцах запомнила должно быть до могилы или до следующей теории подобного рода, а может быть и вообще совсем ненадолго.
Лида не ответила, но Яков всё равно сел.
– Что стряслось?
– Ничего.
Лида помнила, что он сквернослов и грубиян и друг у него ржёт как конь, громко с присвистом, да и вообще, что ему скажешь сейчас.
Яков закурил.
– Я люблю когда люди плачут, – сказал он. – Это хорошо. Это – настоящее.
Лида поубавила оборотов, потому как плакать при постороннем молодом мужчине, который к тому же пару дней назад предлагал ей стать перед ним раком неудобно и даже противоестественно.
– Умер кто-нибудь?
Лида даже как-то взбодрилась от такого вопроса и успокоилась ещё на несколько градусов.
– Нет.
– Это хорошо. В принципе.
Яков посмотрел на Лиду и сказал к чему-то:
– Ревут быки, телёнок мычит. Разбудили Христа-младенца, но он молчит.
Лида не въехала в тему и Яков махнул рукой.
– Забыл, как тебя зовут.
– Лида.
Яков кивнул и продолжил курить.
– Может всё это вообще напрасно? – спросил он глядя себе под ноги.
– Что?
– Вот это.
Яков сделал жест дугой от Лидиной коленки до горизонта и куда-то дальше, но она не поняла и он махнул.
– Забей.
И продолжил курить.
Лида уже плакать не хотела, по крайней мере здесь рядом с этим мужчиной и встала чтобы уйти.
–
Яков тоже встал, затоптал окурок.
– Пойдём, погуляем.
Лида растерялась и даже не знала, что сказать, но потом теория про раздражительность в яйцах опять всплыла из памяти и она решила, что лучше не надо бы, а то мало ли что ещё он расскажет.
– Пожалуйста, – попросил Яков.
Лида смутилась потому что с детства помнила о том что «пожалуйста» – это волшебное слово и если сейчас она скажет «нет» то значит не работает это самое «пожалуйста» и нет никакого волшебства, а только одна сплошная брехня и похотливое пьянство.
Как-то само собой, не сговариваясь и без дополнительных соглашений относительно маршрута они пошли вместе, близко друг к другу, но тем не менее всё ещё с твёрдой карусельной дистанцией.
Яков молчал и Лида не прочувствовала его теперешнего настроения, но всё-таки догадалась что он чем-то обеспокоен или может быть даже расстроен. Сама она как-то расплескала накопившуюся после сцены в палате горечь и уже переживала в пол силы, хотя где-то на донышке ещё тлел уголёк обиды и Лида знала, что рано или поздно она раздует его до пожара.
– У тебя когда день рождения? – вдруг спросил Яков.
– Восемнадцатого апреля. А что?
– Не скоро ещё.
Они вышли на улицу и Яков осмотревшись кивнул в сторону кафе.
– Зайдём?
Лида пожала плечами и пошла за ним.
В кафе Яков заказал себе двести граммов водки и попросил всё это принести в одном толстолобом стакане, а в качестве закуски – лимон кислого цвета.
– Ты что будешь? – спросил он у Лиды.
Лида не знала, что она будет и поэтому попросила просто сок. Официантка записала всё в блокнот, хотя собственно и записывать было нечего и так запомнить можно, и ушла куда-то вглубь продуктового запаха, туда где живут и работают повара.
– Я в прошлый раз сильно хамил? – спросил Яков.
Лида осторожно повела плечом. Всё-таки она его практически не знает. А вдруг он дурак и может в морду дать? Тем более что он себе водки целый стакан заказал.
– Ты извини, – сказал Яков, правильно поняв её движение. – Накатывает иногда. Как надерусь, так превращаюсь в сапожника. К тому же этот клуб – гадюшник. Там по другому себя вести нельзя.
Лида всё ещё сомневалась и решила, что это он опять что-то замышляет, чтобы подшутить над ней или вроде того.
Официантка принесла водку, нарезанный тонкими дольками лимон и сок, и ещё раз осмотрев Лиду с ног до головы пришла к выводу что она все-таки не блядь, а наверное порядочная девушка, а этот, который водку заказал, или её родственник или так случайный, который неизвестно на что рассчитывает.
Яков поставил стакан перед собой и стал на него смотреть.
– В больницу-то чего ходила? Приболела?
– Отца проведывала.
– А ревела чего?
Лида смутилась.
– Да…
С одной стороны ей хотелось с кем-то поговорить, но с другой стороны было как-то стыдно, будто она причастна к похождениям отца, негодяя и сволочи, который оказывается уже два года этим занимается.