Лига мартинариев

Алферова Марианна Владимировна

Опять кто-то попытался заглянуть в окно.

— Все сосиски слопали! — крикнул Сергей, выходя из себя.

Раздался испуганный взвизг, а потом рассерженный женский голос произнес, всё больше и больше распаляясь:

— Сами просили сказать, если факс вам придет, Сергей Владиславович. Я и звонить по телефону не стала, чтобы Дульсинея не догадалась. Побежала к вам, а вы…

Сергей выглянул наружу. Маринка из центра связи стояла под окном, изобразив на лице обиду крайнюю.

— Ах, значит, пришел, — Сергей вновь посмотрел на часы.

«Если доновитал пойдет, подарю ей… что-нибудь такое подарю…» — наскоро в голову ничего не приходило.

Но отблагодарить надо будет обязательно. Сергей любил благодарить. Порой даже до приторности.

— За вами не

угнаться, — бормотала Маринка, семеня за Сергеем через институтский двор. — У меня каблук сегодня от такой беготни сломался.

«Туфли подарю», - мысленно пообещал Сергей.

— Где же факс? — крикнул он с порога, едва открыл знакомую светло-серую дверь.

Девушка в коротком белом халатике, из новеньких, и Сергею вовсе незнакомая, поглядела на него недоуменно, тронула кончиком языка ярко накрашенные губы и вопросительно уставилась на Маринку.

— На счет конференции, — подсказала та.

— Так его наша Дульсинея забрала, — передернув плечами, сообщила новенькая.

— Но факс должен быть адресован мне! — возмутился Сергей.

— Я-то при чем? — девушка обидчиво выпятила губы. — Все вопросы к Дульсинее.

Сергей выразительно глянул на Маринку: маленькие подношения — шоколад, конфеты и помада — пропали даром.

— Может, Дульсинея отдаст, — неуверенно пробормотала Маринка.

Дульсинея сидела у себя в кабинете и поглощала кофе. Обтянутые тонким трикотажем перезрелые формы, желтоватая веснушчатая кожа шеи и рук, массивные золотые серьги в ушах — всё это Сергей изучил досконально, будто Дульсинея многие годы была его любовницей. Стол в кабинете располагался так, что входя, посетитель прежде всего видел спину Дульсинеи и ее набыченный затылок, выпирающий над плотным воротничком кофточки.

— Я на счет факса, Евдокия Семеновна, — сказал Сергей намеренно громко.

Ему очень хотелось, чтобы Дульсинея подавилась кофе. Но та, как всегда, оставалась невозмутимой.

— Факс передан директору для ознакомления, — отвечала она, не оборачиваясь.

— Факс адресован был лично мне, — напомнил Сергей.

— Вы его не видели, поэтому не имеете права ничего утверждать, — непередаваемое пожатие плеч. — У меня приказ директора: всю информацию с факса он прочитывает лично.

— И когда он ознакомится?

— На той неделе вас вызовут… может быть.

«На той неделе конференция закончится!» — хотел заорать Сергей, но сдержался.

Теперь в этом не было смысла. На конференцию он не едет просто потому, что нет официального подтверждения от института. Чертов этикет! Никто не примет доклад, если не было официальной заявки. Конечно, можно поехать, походить, посмотреть, собрать как пригоршню монет милостыню ничего не значащих обещаний и в придачу сотню вежливых улыбок, как открытки, которые не стоит хранить дольше праздника, с которым вас поздравляли. То есть — ничто, которое почти материально, и его можно даже потрогать, чтобы явственнее ощутить ненужность проделанных усилий.

Он вышел во двор и остановился. Хотелось немедленно найти какой-то выход. Но ничего не получалось. Голова — тяжелая как котел, к тому же котел, стиснутый железным обручем. Сквозь обруч лезли ненужные мыслишки: порвались ботинки, двор не мощен, масса песку, ушел лаборант, хочется есть, а денег на вторую порцию сосисок нет…

Почти через силу Сергей вспомнил о доновитале. Сразу же, как заставка перед началом работы компьютера, представилась непрерывная нить, гудящая, сверкающая синим огнем, она протянулась в темноте от прошлого к будущему, вытягивая жизнь из небытия. Пожалуй, область применения препарата он сузил… Мысли текли двумя потоками: один питался мелкими сорняками повседневных мелочей, он стлался по земле, не в силах от нее оторваться. Второй пролегал поверх первого пунктирным сверканием. И когда вспыхивал этот второй, первый исчезал, ослепленный. Бывало, дни и недели подряд катился этот верхний, высший, всепожирающий поток. Исчезали люди, дома, город, существовал только один бесконечно прекрасный, божественный миг сотворения…

Сергей тряхнул головой и огляделся.

«Надо драться, —

попытался уговорить сам себя. — Я, конечно же, придумаю выход…» — «Но ты всё равно проиграешь», - тут же возразил сам себе и со вздохом согласился: — «Наверняка…»

Сергей заглянул в «пятерку». Сегодня на томографе работал Леонид. Он только что запихал в аппарат какую-то тетку. Ее белье и шелковое платье жалкой кучкой лежали на кушетке.

— Ленечка, дай пожалуйста… сотенку… — Сергей старался не смотреть на приятеля.

«Откажет»… - мелькнуло в мозгу. К тому же он знал, что просимого ему мало.

— Когда отдашь?

— Недели через две… Непременно… Спасибочко тебе большое…

Срок опять-таки назван наугад, но это уже неважно.

— Не отдашь — часы мои.

Сергей кивнул и спешно выхватил из Ленькиных пальцев тонкую пачку купюр. Можно считать, что с часами он уже распростился. Жалко до слез — часы прадедовы, от Павла Буре, золотые, с двойной крышкой, и — главное — механизм на ходу. Но задолжал Сергей столько, что часы едва-едва покроют. Леонид давал исключительно под часы. Он ими буквально заболел, спрашивал каждодневно и, заходя к Сергею, непременно требовал показать, будто проверял, на месте ли, не пропали ль…Эх, жизнь скотская! И черт бы побрал всех директоров на свете и их толстозадых шлюх! И еще доновитал. А лучше плюнуть на всё и переключиться. Только на что? Сергей был уже в лаборатории и открывал холодильник. Высокая квадратная коробка, а в ней тридцать ампул, по десять в каждом ряду. Пять жизней как минимум. А может и десять. Сергей взял ампулу, взвесил на ладони. Десять кубиков означали чью-то недожитую жизнь, чьи-то бесконечные годы в инвалидном кресле. Пойти бы сейчас и швырнуть директору в лицо. А ну, отвечай, скотина, почему моя статья изъята из сборника? Почему отменен визит в Германию? Почему не допустили на встречу с фармацевтами? Почему? Почему? Почему? И тут же в ответ почудился вкрадчивый голос Леонида: «Не надо так нервничать, Сергей Владиславович, наука без интриг — это не наука!» Сергей замотал головой. Мелодрама какая-то… Никуда он не пойдет и ничего не будет швырять. И даже не полетит на конференцию. Зачем же тогда брать с собой ампулы? Да просто прогуляется он по парку и утопит коробку в пруду. Чтоб с концами. Чтобы легче было начать что-то новое. А что начинать в сорок лет? В эти годы обычно продолжают начатое. Лицо худое, нос выпирает, подбородок как у Мефистофеля. Лоб облысел. Казалось, еще немного, чуть-чуть, и он достигнет вершины. А это «вот-вот» так и не наступило. Может, пойти преподавать каратэ? Друзья по секции звали в школу, обещали прилично платить. И сосиски можно вкушать по два раза в день. Сергей автоматически взглянул на часы, но так и не понял, что показывают стрелки. Впрочем, теперь это не имеет значения, теперь они показывают всегда одно и тоже: опоздание. Сергей зашел к соседям, взял в пластиковый стаканчик растворимого кофе и три порции сосисок. Ел стоя, проглатывая торопливо, не жуя. Локтем старался касаться портфеля. Почему-то казалось, что еще можно что-то придумать.

Медленно прошел он мимо удивленного вахтера, который привык видеть Сергея уходящим последним. Так же медленно, прогулочно, двинулся через площадь к парку. Он еще окончательно не решил, что направится в пруду. Но пруд подразумевался где-то на дне памяти.

Взгляд отметил черный «Мерседес», и в нем троих сидящих. Просто потому, что машина была шикарной. Едва он миновал чудо западной техники, как дверцы разом отворились, и двое вышли. Сергей невольно ускорил шаг. Мелькнула нелепая мысль, что эти двое идут именно за ним. Он обернулся.

— В чем дело?

Ему не ответили. Один из парней улыбнулся, предвкушая легкую веселую победу. Здоровые, как пудовые гири, кулаки взметнулись в воздух. Левый метил в челюсть, правый — в живот — отработанная до автоматизма связка ударов для вырубания на месте. Но оба кулака упали в воздух — дохляк-интеллигент каким-то чудом оказался сбоку, слегка придержал зависшую после удара руку и мгновенно по-кошачьи скользнул за спину. Мэн хотел развернуться, но не успел. Он так и не понял, как оказался лежащим на асфальте.