Лихие. Депутат
Шрифт:
За окном пролетали улицы, а я впервые в жизни пожалел, что центр Москвы такой маленький, и тут совсем мало пробок. Ох, как бы я сейчас постоял… Но нет, не с моим счастьем. Театр же в Камергерском переулке, а это буквально за углом. Я, наверное, первый и единственный олигарх в России, который едет на собственные похороны добровольно. Будем выкручиваться. У меня жена и дочь…
Я терпеть не могу НТВ, потому что они гонят только какую-то голимую чернуху. Никогда не понимал людей, которые смотрят сериалы про мусоров и репортажи со всяких
— Колян! — позвал я водителя. — Если Елена Геннадьевна позвонит, меня нет. Я на переговорах. На очень долгих и очень сложных переговорах с иностранными инвесторами. И завтра тоже. А если из театра не выйду, то и послезавтра. У меня очень сложные переговоры будут.
— Вы что, шеф, туда собрались??? — Колян даже вильнул на дороге от неожиданности. Впрочем, мы уже приехали.
— Да, — ответил я и тоскливо посмотрел в окно. Как бы проскочить мимо этих акул и не попасть в объектив. Иначе моя наивная отмазка не сработает.
— Ну ващще! И как это вы, шеф, на такой блудняк подписались? — покрутил головой Колян, пребывающий в полнейшем изумлении от моей тупости. Впрочем, этого он вслух не сказал. Колян был дисциплинированным парнем. После раздумья он произнес. — Братву бы подтянуть…
— Пожалуй, — ответил я. — Не помешает. Только пусть под ногами не путаются, а то спецура положит сгоряча. Сегодня никто разбираться не будет. Так что пусть приезжают без стволов и держатся подальше от театра. Вон кафешку видите? Пусть туда падают.
— А мы ведем наш репортаж от Малого театра, — заверещал кто-то совсем рядом с машиной, — где террористы захватили заложников. Оставайтесь с нами! Самая свежая информация в прямом эфире НТВ. С вами Алексей Самоваров… Сеня! Дай картинку вокруг! Все равно сказать больше нечего. А ты не знаешь случайно, чей это Мерседес?
И журналист прилип носом к стеклу, стоя прямо рядом со мной. Машина тонирована вкруг, он все равно ни хрена не увидит, но пытается изо всех сил.
— Шугани его, — сказал я Коляну. — Но только нежно. Ничего не ломай, стволом не тычь. А то еще в эфир попадет.
— Есть, шеф, — понятливо кивнул мой водитель и вышел из машины.
— Слышь, мурзилка, — услышал я задушевный голос. — Ты от машины отойди. Если на ней хоть пятно будет, ты ее языком вылижешь. И камеру во-о-он туда отверни. Отверни, я сказал. Если будешь свой нос, куда не надо совать, я тебе его оторву и в жопу засуну? Вкурил?
— Да вы что себе позволяете? Я сейчас милицию позову! Ай! Больно же! Да что вы делаете!
— Да я тебе пока ничего не делаю, — насмешливо ответил Колян, который так хитро выкрутил журналистский мизинец, что казалось, они просто поздоровались
— Почему? — чуть не плача спросил журналист, который даже на носки привстал от невыносимой боли.
— Потому что не надо, — привел Колян железный аргумент и отпустил, наконец, многострадальный палец. — Вали отсюда, чертила мутный. Я тебя предупредил.
— Пойдем, Сеня! — решительно сказал журналист и полез куда-то через оцепление, почти к самому входу в театр. — Дай тут крупный план! Да что вы толкаетесь! Я жаловаться буду!
Это он орал уже ментам, которые не пускали его за ленточку. Вот ведь собачья работа у людей!
А вокруг шла деловитая суета. В стороне разгружались автобусы, из которых горохом сыпались крепкие парни в разгрузках и черных балаклавах. Они собирались в кучки, по сторонам от входа, и профессиональным взглядом окидывали здание театра. Окон много, и углов много. Им есть где разгуляться. Но если пойдет жара, пули полетят во все стороны. Окна, скорее всего, перекрыты надежно.
— Снайперы на крыши садятся, шеф, — сказал Колян, который вертел головой по сторонам.
— Ясно, — процедил я.
Ко мне со скоростью молодого сайгака приближался возрастной лысый мужчина в погонах полковника. Все, мое время пришло. Колян разблокировал двери, и я впустил его внутрь.
— Полковник Николаенко, — представился он. — Ну что, пока тянем время, Сергей Дмитриевич, сколько можем… Но долго не выйдет. Они настроены решительно.
— Они — это кто? — спросил я.
— Да вам ничего это имя не скажет, — отмахнулся полковник. — Некто Хаттаб. Не то иорданец, не то саудит. Редкостный отморозок. И люди с ним такие же. Грозят начать заложников убивать, если вы не придете. Зачитали из паспорта имя первой жертвы. Пробили — есть такой.
— Газ подвезли? — спросил я.
— Нет пока, — покачал головой полковник. — У вас еще минут десять есть. Одиннадцать с половиной, — посмотрел он на часы. — Потом начнут заложников убивать. Бронежилет будете надевать?
— Смысла нет, — покачал я головой. — И ствол тоже брать не буду, все равно отнимут.
— Ну да, — ответил тот и отвел глаза. Вот сука! И этот меня уже в расход списал.
— Ладно, звони этому Хаттабу.
— Да, пора, — сказал он после истечения срока, который показался мне мгновением. — Пойдемте, Сергей Дмитриевич.
— Журналистов уберите, — сказал я сквозь зубы. — Не хочу, чтобы семья видела.
— Э… Не можем… — виновато развел он руками. — Они ничего не нарушают. Свобода слова.
— Ясно, — ответил я и рывком выскочил из машины. На улице шел вялый снежок, под ногами образовалась серо-белая каша. Интересно, а если я заляпаю свои итальянские штиблеты за штуку баксов, меня на похоронах переоденут в новые? Блядь, какая чушь в голову лезет.
Тут всего полсотни шагов, но до чего же тяжело они мне даются. Ноги ватные, совсем не чувствую их. Подумал и снял пальто. Тонкий кашемир, мое любимое. Пусть в машине полежит. Ну вот не дурак я? На кону голова стоит, а мне пальто жалко.