Лихие. Депутат

Вязовский Алексей

Впрочем, я же сам им по сотке баксов чаевых сунул, чего уж тут удивляться. И им, и обоим пилотам, когда весь экипаж выстроился меня приветствовать. Традиция такая в бизнес-авиации: они мне улыбаются, а я им за это плачу. Дурацкая у этих девчонок работа, не знаешь, куда полетишь завтра. Можешь оказаться в Норвегии, а можешь в Южной Африке. У каждой с собой огромный чемодан с барахлом, где лежит все — от бикини до пуховика. Ни разу не полезно просыпаться за неделю в пяти разных широтах, здоровье просто сыплется. Зато года через три такая девчушка покупает квартиру и становится завидной невестой. Или вообще оседает на вилле кого-то из клиентов в качестве второй

жены. Обычное дело.

— Коньяк? — спросила одна из них, наклоняясь ко мне с подносом и давая в подробностях рассмотреть обширное содержимое собственного декольте. Это тоже часть сервиса и входит в цену аренды самолета.

Я кивнул, не отрывая взгляда от Насти. Она сидела напротив, откинувшись на спинку кресла, обитого кожей цвета слоновой кости. Ее ноги были закинуты на подставку, а в руках она держала бокал шампанского, слегка покачивая его, чтобы пузырьки поднялись вверх. Юбка ее задралась, дразня меня легкой недосказанностью. Рыжик явно намерена была наверстать упущенное. Я давненько не баловал ее своим вниманием, с головой погрузившись в семейную жизнь.

— Ты когда-нибудь задумывался, сколько стоит этот самолет? — спросила она, глядя на меня с игривой улыбкой.

Вот зараза, знает, что здесь может говорить мне «ты». На работе — ни-ни. Там все очень строго, особенно на совещаниях.

— Не-а, — ответил я, делая глоток коньяка. — Потому что это не имеет значения. Главное — то, что он у меня и так есть. Когда захочу — найму. Слишком много возни с содержанием.

В задней части салона находилась спальная зона. Широкая кровать с шелковым постельным бельем и подушками из гусиного пуха была скрыта за тяжелыми шторами из бархата. Рядом — ванная комната с мраморной отделкой, душем с подсветкой и туалетными принадлежностями от Creed. Все здесь было продумано до мелочей — потрахался и можешь помыться сразу. Настя призывно посмотрела на меня и показала бокалом в сторону спальни. Плевать ей на этих кошелок стюардесс. И на ей приличия тоже плевать. Зачем какие-то приличия, когда так много денег? Эта несложная мысль тоже с недавних пор стала входить в моду. Свежеиспеченные миллиардеры пробовали эту жизнь на вкус, отъедая столько, сколько поместится в рот. У них еще не было тормозов, которые вырабатываются только при наличии нескольких поколений богатых предков. Я зарычал и потащил Настю за занавеску. Я знал, что стюардессы продолжат улыбаться мне как ни в чем не бывало. Они уже привыкли к такому, и они очень рассчитывают на очередную порцию чаевых. Экипаж снова выстроится в линеечку и будет лучиться счастьем, сжимая купюры в жадной ладони. Они в этот момент будут любить меня совершенно искренне…

* * *

На следующий день я решил встать на горные лыжи. Для меня это было не ново, но тут имелся небольшой нюанс. В прошлой жизни я тоже как-то, будучи на отдыхе в солнечном Магадане, попытался «встать на лыжи», но закончилось это тем, что только трешку к сроку добавили. А тут восторг просто, особенно если стоишь на месте, никуда не едешь и любуешься видами гор Куршевеля, с его сверкающими склонами и идеально ухоженными трассами. Это то место, где даже новичок может почувствовать себя королем. Но я быстро понял, что это иллюзия. У меня появилось стойкое подозрение, что если я покачусь вниз, то восторгов уж точно поубавится.

Пьер, инструктор с дежурной улыбкой и тяжелым французским акцентом, встретил меня на горке зеленого уровня. Он был профи, вон какие движения плавные. Он словно летит по склону, вызывая во мне лютую зависть.

— Monsieur, vous devez plier les genoux… —

начал он, но я резко перебил:

— Стопе! Говори по-русски, Пьер. Я специально заплатил, чтобы русскоязычного инструктора дали.

Он кивнул, не теряя своей улыбки, и перешел на ломаный, но вполне понятный русский:

— Хорошо, месье. Немного согните колени, держите спину прямо, и… не бойтесь.

Я кивнул, стараясь выглядеть уверенно, но внутри все сжалось. Палки, которые я держал в руках, казались какими-то чужими, а ботинки, жесткие и неудобные, сковывали каждое движение, обхватив лодыжки намертво.

— Теперь, когда мы научились стоять, пожалуйста, немного оттолкнитесь и перенесите вес тела на левую ногу. Палки держите перед собой, они вам пока не понадобятся…

Да? Палки не понадобятся? А на хрена я их тогда брал? Про перенос веса я не слишком понял, а потому поехал прямо вниз, ускоряясь с каждой секундой.

— Не торопитесь так, месье, — крикнул вдогонку Пьер, но я уже падал.

Я понял совершенно отчетливо, что лучше остановиться сейчас, чем потом, когда меня будут отскребать во-о-он от той скалы. И падение на бок — не самый худший способ для этого. Огромный камень приветливо смотрел на меня замшелым боком и даже, как мне показалось, немного расстроился, когда я не долетел до него всего пару метров.

Снег оказался холодным и жестким, несмотря на свою кажущуюся пушистую мягкость. Я попытался встать, но горнолыжные ботинки, словно кандалы, не давали мне подняться. Я катился вниз и падал снова. Мои руки утопали в снегу, а колени дрожали от напряжения. И у меня ни хрена не получалось.

— Давай, ты сможешь! Боком встань! Перпендикулярно склону! — услышал я голос Насти. Она стояла в стороне, закутанная в белоснежный пуховичок. Ее лицо раскраснелось от ветра, и я всерьез подозревал, что ей тут нравится. По крайней мере, она уже успела скатиться и подняться на гору снова.

Я попытался встать, но ноги, как будто сделанные из ваты, отказались слушаться. Лыжи скользили в разные стороны, и я снова рухнул на снег, едва не освоив попутно поперечный шпагат. Капец, как больно. Колено ударилось обо что-то твердое, и я едва сдержал ругательство, чтобы не показать слабину.

— Может, лучше вызвать скутер, месье? — услышал я голос Пьера. Его тон был вежливым, но в нем явно сквозила насмешка. — Мне кажется, горные лыжи для вас — это пока слишком сложно.

Это было чересчур, и я почувствовал, как кровь ударила в голову. Я, человек, который привык контролировать все вокруг, не мог справиться с парой алюминиевых палок и с двумя кусками пластика. Руля, который уже спустился ко мне, словно тень, подлетел к Пьеру. Он тонко чувствовал такие вещи. Его лицо, обычно непроницаемое, исказилось от гнева, что в его исполнении выглядело пугающе.

— Ты что, самый умный? — прорычал он и, не дожидаясь ответа, сунул французу в слащавую физиономию. Хук с левой, прямо в правую скулу.

— Да чтоб тебя, Руля! — расстроился я, понимая, что на сегодня урок закончен. — Ну зачем!

Француз упал в снег, его улыбка исчезла, а на лице появилось выражение растерянности и легкого ужаса. Под правым глазом наливался синевой феерический фингал, и это было скверно. Тут же Европа. Тут не принято бить за неаккуратные слова. Тут ведь живут исключительно розовые пони, пукающие фиалками. Вокруг нас моментально собралась толпа. Кто-то кричал, кто-то звал на помощь, а я стоял, все еще пытаясь прийти в себя, и чувствовал, как на меня накатывает волна стыда и злости. Надо же было так лохануться!