Лихое время
Шрифт:
– Да я тебя, старого…
– Хорош тя! – обхватил его сзади Филя. – Бля, че тока самогон с людьмя не делат! Угомонись! Ты чо?!
Коська и сам понял, что развыступался ни к месту. Тяжело дыша в стальных филькиных объятиях, проговорил:
– Все, амбец! Дайте пожрать спокойно.
Бизин глазами Филиппу – отпусти.
Коська зло оттолкнул раскрывшиеся лапы, плюхнулся на лавку, подхватил со столешницы наган и, сунув его за пазуху, снова забулькал самогонкой, зачавкал.
Филипп, ногой пододвинув табуретку, сел, раскурил, наконец-таки,
Наконец тот не выдержал:
– Ну чо ты меня, старый, буравчиками своими сверлишь? Ежели разговор есть – давай!
– Дают только девки в борделе! – так ловко ответствовал старик, что Коська чуть не подавился.
– Эхма, дядя, ты даешь!
– Я же тебе сказал, где дают.
– Ладно, не чепляй!
Коська повернулся к Филе.
– Хер бы признал нашего спиртового купчину.
– Ты это… Надобно, Коська, все жа поуважительнее… Чай не ровня, вдвое с гаком, почитай, Андреич тебя постарше будет…
– Щас соплями изойду! – Коська вновь воззрился на Бизина. – Про какое это большое дело ты Филе нашептывал, а, дядя?
– Так это и есть, Филипп, твой надежный и верный человек, с которым можно дела делать?! – удивлению Алексея Андреевича, казалось, не было предела.
– А чо? – беспокойно заерзал на табуретке Цупко. – Парень свой, не раз проверенный. Они ишшо с Гохой Бурдинским, до всех энтих передряг с революцией и Семеновым, спиртишком промышляли. Да и опосля… Кстати, ты же, Андреич, должон ево помнить! По спиртишку… Должон! Мы с ем как-то и с тобой встречались…
– Всех не упомнишь, – с досадой сказал Бизин, подумав, что Филя, при всей его хитроумности и разворотливости, все равно – дурень дурнем. Неужто не понимает, что никогда по одной половице он, Бизин, с этими уголовничками ступать не будет. Приберем еще хлопцев к рукам… Зевнул, прикрывая ладошкой рот:
– Утро вечера мудренее, поговорим еще.
– Мне тут на свету ни к чему крутиться! – отрезал Коська, сыто отрыгивая. – А то, глядишь, опять набежит, Филя, полный двор твоих новых друзей в фуражечках да с наганами…
– Охо-хо! – дребезжаще рассмеялся Бизин. – Какой секретный молодой человек! Прямо, рыцарь ночи!
– Но-но!
– Не нокай, не запрягал! Если тебя, мил друг, разговор со мной интересует, подождешь до утра. Заодно и над тем поразмышляй, как к старшим относиться, и на хрена твой гонор мне сдался, понял? Пословицу, парень, про бодливого теленка слыхал? Думаю, слыхал. А еще, молодой человек, иногда бывает не по Сеньке шапка, или кафтанчик попадает тесноватый. Руками разведешь, а он – по швам трещыт! – Бизин последнее словечко нарочито так выговорил, с издевкой. – Ну, ладненько, други мои, до утра.
И, повернувшись, старый хитрец удалился в отведенную светелку.
Коська, удивленно завернув голову, посмотрел на затворившуюся дверь.
– Мне про гонор, а сам-то, а, Филя? От ведь фрукт?
– Коська,
– Ишь, нахвалил! Поглядим, чо он ишшо пропоет! Мало ли, какие у старичья заскоки…
– Воду, Костя, в ступе толчем! Не петушись… Андреич прав – утро вечера мудрее. Вот и дождемси утрянки!
Филипп тяжело поднялся с табуретки.
– Пошли, оглашенный, соснем малость… Чо-та день седня затянулся…
Отвел Коську в приезжую избу, указал полати. Но парень отрицательно замотал головой:
– Здеся не засну, больно открыто все. Лучше на чердак, там мне спокойно. Мишка-то где, там? – ткнул рукой на чердачное оконце «барской» избы.
Цупко кивнул.
– Тады я сюда залягу, – взялся за лестницу Коська и полез на чердак большого дома.
Когда он скрылся в проеме, Цупко внимательно оглядел двор и тоже отправился спать. У крыльца к ногам прильнула дворняжка.
– Пшла! – отпнул ее Филипп. «Сука лядащая, – подумал зло и нервно, – хоть бы гавкнула, когда Коська подкрадывался! Чужой человек по двору шастает, а она и ухом не ведет, как и увалень этот на цепи. Сторожа, мать ети! На живодерню сдать, на мыло – больше проку! Хотя, опять же, – заулыбался в темноте злорадно, – милицию безудержу облаивали!»
Костя, устраиваясь на чердаке в пахучем сене, не мог отогнать от себя обиду. Вот же, старая сука, этот Андреич! Хи-итрый жук! Поддеват-то как ловко! И чует-то как, хрыч лысый, что не тот размах покедова.
Да уж! В самую сердцевину своенравности Костиной уколол, черт облезлый! И Костю такие мыслишки корежили.
С прошлого года, после расформирования партизанских отрядов, вернулся Костя к лихому делу, принялся было за конокрадство, кражи и разбой на дорогах, собрав пяток земляков-уголовников, с которыми знался еще в спиртовозах.
Шарили в основном по Ингодинской долине, но недолго. Милиция стала на хвост садиться. Хлопцы-подельнички – врассыпную. И Костя затаился на время в родной Куке.
Занялся извозом на собственной паре лошадей. Возил пассажиров по Улетовскому тракту. Фартило доставлять народ и на прииски в Оленгуй. Хотя все равно – бедно жил.
И вот, этим летом, отвез в Оленгуйский поселок двух китайцев да обратно до станции Кука посадил парочку других… Верстах в восьми – десяти от станции, допетрив, что везут китаезы золотишко, убил обоих, забросал ветками в густом лесном кустарнике, врезавшемся островком в вековую чащобу сосновой тайги.