Лихой гимназист

Amazerak

Теперь настала очередь запертого помещения. Я открыл ключом дверь и вошёл в хранилище. Это оказалась весьма просторная, чистая комната, уставленная по периметру шкафами. Они были заставлены хрустальными и фарфоровыми сервизами, декоративными вазочками и статуэтками, наборами письменных принадлежностей и прочими мелочами, бережно разложенными по полкам, словно в музее.

Среди них был и книжный шкаф — совсем небольшой, почти как в моей комнате в особняке. На полках стояло три десятка книг, и оглядев их, я понял, что Оглобля явно врал, когда говорил, что

не покупает магическую литературу. Примерно половина томов являлись либо руководствами по владению чарами, либо исследования на данную тему. Однако по магии тёмной стихии тут, и правда, ничего не нашлось.

Возле книжного шкафа стоял стальной ящик с крутящейся рукояткой. Он-то и был мне нужен. Я принялся подбирать ключ и одновременно крутить ручку, стараясь понять, как работает этот древний механизм, когда в дверь в передней забарабанили.

Следовало действовать быстрее. Наверняка, жильцы слышали стрельбу и уже вызвали полицию. Но без добычи я уходить не собирался.

Мои чары хорошо прожигали разные предметы, и я решил попробовать применить их тут. Снял перчатки, вызвал стихию, прислонил руку к краю двери сейфа. Поверхность стала быстро чернеть, металл разъедало словно кислотой, и вскоре под моей ладонью образовалось углубление, а потом — дыра.

Дверца прогорела насквозь, но так и не открылась. А между тем стук не прекращался. Тогда я прожёг дыру внизу с противоположного края, и сейф, наконец, поддался. Таки образом моя способность получила неожиданное применение.

И вот передо мной открылась святая святых этой квартиры. На средней полке лежали деньги. Много денег… а может, и не очень: несколько пачек ассигнаций, но купюры все мелкого достоинства — одного, трёх и пяти рублей. Тут же — два кошелька, набитых мелочью. Нижнюю полку занимали тетради и папки с бумагами, верхнюю — золотые украшения, цепочки, перстни с драгоценными камнями. Даже золотые карманные часы были.

Стук прекратился, но расслабляться не стоило. Скоро сюда могла заявиться полиция и начать ломать дверь.

Я запихнул пачки ассигнаций в портфель, туда же кинул кошельки и украшения. Остальное барахло меня не интересовало. Пора было убираться отсюда.

Никем незамеченным я покинул квартиру через чёрный ход и вышел на улицу.

Между дровяных сараев и жёлтых грязных стен двора-колодца петляла тропа. Она привела меня к подворотне. Навстречу шли два усатых городовых и человек в штатском. Когда мы разминулись, я услышал краем уха их разговор.

— Сколько стучали — не отвечают, как будто и нет там никого, — говорил мужчина в штатском. — А ведь грохот такой стоял такой, словно из пушек палили. Ей-ей, так и было! Жильцы жалуются. Проверьте, пожалуйста, а то…

Судя по разговору, эти трое шли на квартиру Оглобли. Задержался бы я там ещё немного — и их тоже пришлось бы ликвидировать.

Подворотня вывела меня к магазину «Разные вещи», а пройдя ещё одну, я оказался на уже знакомой мне улице. Лишь тут вздохнул с облегчением.

Книгу, к сожалению, вернуть не удалось, но результат моей поездки был, и это не могло

не радовать.

В общежитие я вернулся перед самым закрытием. На входе сторож сообщил, что на моё имя пришло письмо, и протянул конверт, украшенный знакомыми инициалами. Я тут же вскрыл его и пробежал глазам письмо: это оказалось приглашение на обед от моего двоюродного дяди, Тимофея Марковича. В это воскресенье мне предстояло идти к нему в гости и, по всей видимости, просить прощение за утерянную книгу. Наверное, дядя огорчится, но по большому счёту, и я (точнее Алексей) не виноват в случившемся. Налицо был банальный грабёж. Ну а если Тимофей Маркович потребует возмещение убытков — что ж, деньги есть.

Когда я вошёл в комнату, старшие гимназисты чаёвничали. На столе стояли чайник и тарелки со съестным.

— О, а вот и вы, Алексей, — поприветствовал меня Ушаков с необычным для него дружелюбием. — Присоединяйтесь к нашей скромной трапезе. Припозднились вы что-то, ужин-то закончился.

Я с радостью присоединился к застолью, тем более, что был голоден как чёрт. Почти сразу посыпались вопросы о пятничной дуэли. Теперь стало понятно, почему меня пригласили за стол. Парней съедало любопытство, очень уж хотелось им из первых уст услышать о тех «легендарных» событиях, и мне ничего не оставалось делать, чем в очередной раз пересказать ту историю.

— Удивительно, — произнёс Ушаков. — Вы имели дерзновение драться в стенах гимназии и сразили на шпагах одного за другим трёх соперников. Знаете, а ведь я и прежде слышал о вас. Многие вас считали несколько… мягкосердечным. Похоже, молва ошибалась.

Ушаков нашёл удачную замену слову «трус». Парни тут вообще старались избегать резких выражений по отношению друг к другу, если только речь не шла о приятельском подтрунивании. Если же они считали человека низким и недостойным, то просто игнорировали его, как меня в первые два дня.

Теперь же внезапно всё поменялось. В один вечер я из изгоя превратился в местную легенду, пусть за это и пришлось отсидеть три дня в карцере. Меня, наконец-то, приняли за своего.

— Молва часто ошибается, — ответил я. — А доброту некоторые склонны принимать за трусость, — я окинул взглядом сидящих за столом ребят.

— Гуссаковский не раз показывал недостойное поведение, — произнёс Ушаков. — А теперь выясняется, что он вор.

— И директору наушничает. Поэтому на его проделки и закрывают глаза, — добавил один из парней.

— Так или иначе, он получил своё, — подытожил Ушаков.

Удивительно, но слух, который я попросил пустить Михаила, теперь на полном серьёзе передавался из уст в уста. К тому же все узнали, что Гуссаковский меня обокрал. Несладко теперь засранцу придётся.

Этой ночью я, пока все спали, взял портфель с добычей, вышел в туалет и, закрывшись в кабинке, принялся пересчитывать деньги. У меня оказалось почти полторы тысячи ассигнациями мелкого и среднего достоинства и сто восемьдесят рублей серебром, плюс кучка драгоценного металла, который, впрочем, надо ещё найти, где выгодно продать.