Лик зверя

Дмитрюк Сергей Борисович

Теперь наша группа была полностью укомплектована. В нее влились еще пять человек: двое экзоботаников, один ихтиолог и два микробиолога. Вместе с ними нас стало ровно двадцать человек, и это только усложнило мою задачу по поиску среди них тайного резидента Сообщества.

С первого дня своего пребывания на Полигоне я внимательно присматривался к окружавшим меня людям, но пока мои наблюдения не дали никаких существенных результатов. И только однажды, став случайным свидетелем разговора двух добровольцев — Фехнера и Карручи, я стал более пристально следить за последним. А разговор был следующий.

Фехнер

спросил у Карручи, почему тот решил лететь на Терру, на что Карручи раздраженно ответил:

— Это мое личное дело и никого больше не касается!

Фехнер, немного смущенный резкостью его тона, сказал:

— Что ты за человек, Джино? Стоит тебя о чем-то спросить, как ты сразу же ощетиниваешься, словно еж. А что такого я спросил-то?

— Ничего! — огрызнулся Карручи. — Тогда зачем вообще спрашивать о чем-то?

Фехнер недоуменно пожал плечами.

— Просто я подумал, что там, на Терре, нам предстоит проработать вместе, возможно, не один год. Хотелось бы узнать тебя поближе, подружиться, может быть… — Фехнер помолчал, затем добавил: — Мне почему-то кажется, что на душе у тебя творится что-то неладное. Может быть, это какая-то душевная рана или обида?

— А ведь я тебя своим душеприказчиком не выбирал! Что? Хочется покопаться в чужой душе? Пожалеть меня? А? — Карручи неприятно усмехнулся.

— Если нужно, я всегда готов выслушать и помочь товарищу, — с готовностью ответил Фехнер.

— Да не нужна мне твоя помощь и участие не нужно! Понятно? Не нужно! Все вы добренькими хотите казаться, готовыми к самопожертвованию ради другого! Рисуетесь друг перед другом, просто противно смотреть!

Фехнер молчал, потом сказал:

— Даже не знаю, Джино, стоит ли тебе вообще лететь на Терру с такими мыслями… Тебе, что же, плохо живется в Трудовом Братстве?

Карручи внимательно посмотрел на своего товарища.

— А вот этого я не говорил! Понял?

— Но ведь подумал? Так? — Фехнер пристально смотрел ему в глаза.

— Слушай, Клим! К чему весь этот разговор? Куда ты клонишь? И какое тебе дело до того, о чем я думаю?! — Карручи отвернулся от него. Бросил через плечо: — А если и так? Что? Сообщишь обо мне в ПОТИ, чтобы обследовали мою генетическую наследственность?

— Нет. Но я бы тебе посоветовал еще раз побеседовать с нашим психологом, прежде чем отправляться так далеко от Земли.

— Запомни, не каждому подходит то, что нравится другому и устраивает многих, — философски заметил Карручи. — Может быть, мне и в Академию Душевной Гармонии обратиться?

— Ясно, — сказал Фехнер. — Значит, ты думаешь, что на Терре найдешь для себя свободу? Только свободу от чего? Или просто хочешь независимости?

Карручи снова пристально взглянул на него.

— А ты очень умен, Клим! Признаться, я думал о тебе несколько иначе.

— Вот как? — Фехнер приподнял одну бровь.

— Ты считаешь меня трусом? — спросил Карручи.

— Нет, я так не думаю, — спокойно ответил Фехнер. — Трус не решился бы лететь на Терру. Такой полет совсем не похож на увлекательное и беззаботное путешествие. Нет, Джино, ты не трус, но и храбрость бывает разной! Ты… — Фехнер замолчал.

— Что я? Договаривай! — Карручи пристально смотрел на него.

— Не знаю, как и сказать, — снова начал Фехнер. — Ты почему-то замкнулся в себе. По-моему,

тебе кажется, что на свете существуют только твои проблемы и беды, а чужих ты просто не замечаешь. Ты поставил себя в центр Вселенной и обижен на всех за то, что они не понимают тебя. Мне искренне жаль тебя, Джино.

— Оставь свои сожаления при себе! Я в них не нуждаюсь! — воскликнул Карручи и ушел.

Случайно подслушанный разговор двух добровольцев долгое время не давал мне покоя. Размышляя над ним, я пытался понять, что же за человек этот Джино Карручи? Внешне он ничем не отличался от всех остальных добровольцев, разве что был немного замкнут и хмур, но ведь у каждого человека свои особенности. Всякий раз, когда я сталкивался с ним в аудиториях, на спортивных площадках или же просто во время отдыха, меня настораживал взгляд этого человека. Внешне добродушные карие глаза его хранили в себе что-то недоброжелательное, какую-то враждебную настороженность, совсем не присущую людям нашего общества. Возможно, за всем этим скрывалась какая-то человеческая трагедия, но может быть, это было вызвано и чем-то иным?

Мне совсем не хотелось сужать круг подозреваемых на первых же этапах нашей с Громовым операции, но он помимо моей воли сузился сам собой.

Как-то во время очередных учебных стрельбищ я улучил момент, когда мы остались одни, и подошел к Карручи, который, стоя у барьера, перезаряжал пистолет. Я встал рядом с ним и посмотрел на мишени в отдалении. Заметив меня, Карручи покосился в мою сторону.

— А ты неплохо стреляешь! — похвалил его я, вынимая свой пистолет и небрежно кладя его на стойку барьера. Затем достал обоймы с электрошоковыми пулями.

— Отец меня учил стрелять еще в детстве, — неохотно ответил Карручи.

— В детстве? — удивился я. — Интересно, кем он работает? Как видно, твой отец неплохой стрелок?

Карручи, как мне показалось, немного печально посмотрел на меня. И хотя он был явно не расположен к доверительной беседе, отступать я не собирался.

— Мой отец работал в Амазонском заповеднике смотрителем, пока… — Джино замолчал и нахмурился еще больше.

— Прости, я, кажется, задал бестактный вопрос?

— Да нет. Чего уж там! — махнул рукой Карручи. — Я давно уже свыкся с мыслью, что его больше нет со мной.

— Случилось какое-то несчастье? — осторожно спросил я.

Карручи замолчал. Я терпеливо ждал, когда он заговорит снова. Наконец, он вздохнул.

— Когда мне было только пять лет, моя мать решила лететь с одной из звездных экспедиций в отдаленную колонию Трудового Братства. Она не собиралась оставаться там надолго, просто работала врачом на исследовательском корабле экспедиции. Они стартовали летом, но так получилось, что связь с их кораблем вскоре оборвалась… Потом я узнал, что до той колонии они так и не долетели. До сих пор никто в точности не знает, что же в действительности произошло с их кораблем. Он словно канул в бесконечности, не оставив никаких следов… Вот так я остался без матери. Мой отец очень переживал эту потерю. Он забрал меня из воспитательной школы, и мы поселились у него на базе Биологической защиты, в Амазонском заповеднике. Отец часто говорил, что видит во мне образ моей матери, что я очень похож на нее. Я был для него той связующей нитью, которая соединяла его память с прошлым.