Лилея
Шрифт:
– Не бойся, говори сразу! Его… убили? Нашли тело?
– Нет, живым Роман Кириллыча увезли, кому мертвое тело с собою тащить надобно?
– Отчего не нагнали? Кто посмел погоню остановить?
– Карету нашли, касатка. В полуверсте от дому стояла, там, где гать начинается. Брошенная. На том же месте человек их дожидался со свежими лошадьми. По следам видать. Людишки, понятно, лес-то чешут, да дело-то худо обернулось…
– Не худо!
– бережно сложив руки мужа на грудь, Елена поднялась.
– Роман живой, хотели б убить, уж убили бы.
–
– Надо тебе отойти сейчас, пусть бабы приберут его.
– Бабы потом, Парашка. Бабы, поп, все потом, сейчас я, еще чуточку… Парашка, нам вить братца выручать. Поедем искать его, вдогон поедем, быть может далёко… Здесь не прознать, в какую они сторону взяли. А вот по границе проще вызнать, по горячему-то следу… Здесь, а то и там. Мальчик не иголка, не может быть, что по всему пути никто не приметит.
– По пути куда?
– Параша глядела на подругу с опасеньем за здравость ее разума.
– Забыла?
– голос Елены был сух.
– Сама ж говорила давеча, коли пораскину, так пойму, кто злоумышляет. А я тебе что ответила?
– Что у Филипп Антоныча во всей России врагов нету!
– Стало быть во Францию нам ехать. Оттуда враги. Не пойму, зачем им Роман, коли б еще Платон, Филиппов-то сын… Про Платона они и спрашивали у Амвроськи.
– А тот что ответил, помнишь?
– Так и ответил, один маленькой мальчик у Филиппа, один сын.
– Господи-Боженька, Пречистая Матерь!
– Параша застонала.
– Неужто ты не поняла? Один! Платоша где был? При нас! Они влезли в дом, влезли и увидели маленького мальчонку! Одного! Роману вить тож помене годов, чем Филипп Антоныч в России прожил!
– Романа украли ошибкою?!
– Да.
– Платона здесь оставлять нельзя.
– Нелли напряглась, как готовая пустить стрелу тетива.
– По дороге завезем его… Завезем… К княгине в монастырь! Княгиня - она вить из наших, может статься, она в Белую Крепость весточку даст, чтоб еще лучше его сокрыли. Скажи, чтоб управляющего позвать, распорядиться обо всем надобно.
– Враз после похорон поедем, касатка?
– Нет, - спокойно ответила Нелли.
– Нельзя нам трех дней ждать. Выедем через час, ну через два. Раньше утра. Филипп бы сам так мне сказал. Ему уж ничем не поможешь, а дитя надо спасти. Мне, больше некому.
Параша молча кивнула, признавая, что страшное решение Нелли единственно разумно.
– Вильгельм Карлыч со всеми по лесу рыщет, скажу, чтоб его покликали, - деловито заговорила наконец Параша.
– Вещи твои сама уложу, Дашка твоя может корсеты и лучше моего шнурует, а чего в дороге надобно у ней разума нету.
Елена вновь осталась одна.
– Прости, мил сердечный друг, что не провожу тебя до погоста, - прошептала она, облобызав сведенное страданьями лицо: в лоб, в обеи щеки, и в уста.
– Ты обещанья не сдержал, так хоть я обещаю - ворочусь я обратно, не сгину среди злых галлов, лягу в свой срок рядышком с тобою. А
Силясь не обернуться, Нелли выбежала из спальни. Знала она, обернется - не уйдет, сил не достанет.
Восток еще не заалел, а сборы уж близились к концу.
– Теперь, небось, мальчишкою не нарядишься, - печально усмехнулась Параша, укладывая белье.
– Наряд сейчас - гиль, дорожного платья хватит. У границы нужную одежу купим.
– Да какая ж нам нужна?
– Параша тщилась отвлечь Нелли разговором, но разговор шел сам по себе, не мешая мыслям лететь в оставленную комнату.
– Дорогой сообразим, - отмахнулась Нелли.
– В чем есть мне нельзя, знаешь поди, дворян там убивают.
Параша кинула на подругу озабоченный взгляд, но не проронила ни слова.
Платон сладко дремал на плече Параши, предутренняя тьма казалась густою, как чернилы. Небольшой сундук был уже приторочен снаружи, дорожные узлы занесены вовнутрь кареты. Данилу, Филиппова камердина, Елена пожалела, разрешив оставаться на похоронах барина. На козлах сидел Парашин брат Фавл, уж не в первый раз везший подруг навстречу событиям дороги. Вот только тогда Фавл был не теперешним степенным мужиком, а долголягим нескладным парнем, сбривавшим бороду, как подобает цивилизованному слуге модного молодого барина. А в карете их тогда было три, а не две.
– Катьке б весточку подать, втроем бы лучше управились, - заметила Параша.
– Да где ж ее искать теперь, Катьку-то?
– А помнишь, сказывала на прощанье: с первой же встречной цыганкой передайте, что надобна, хоть через двадцать годов!
– Двадцать не двадцать, а почти десять минуло, Парашка. Глупость бы теперь была эдакую почту устраивать.
А мчаться во Францию - не глупость? Мальчик, понятно, не иголка, так вить и Франция будет поболе стога сена. Роман погибнет, ей его не спасти. Словно сил недостает поднять чугунной тяжести ногу на каретную ступеньку. Куда разумней бы похоронить по-людски любимого человека, да горевать себе дома, не спуская глаз с Платона, коли хоть это дитя ей оставлено. Так она его, единственного теперь, хочет отдать в чужие руки! Куда бы разумней известить не Катьку, с которой незнамо что за десять лет могло произойти, а губернскую полицию, как бы всякая нормальная женщина сделала на ее месте. Те бы враз взялись за дело: Амвроську в кандалы, а за негодяями погоню.
И так бы и поверили они Нелли, что искать маленького ее брата надлежит во Франции! А даже и поверь они, полицейские офицеры, кто им разрешит пускаться за мальчиком в самое гадючье гнездо, в страну, что законных отношений с законными государствами не поддерживает?
Пустое, до границы не настигнут, а дале с места не стронутся. Стражи порядка годны против понятных вещей - разбоев да покраж, да корыстных убийств. Здесь же пахнет злодействами разуму людей обыкновенных недоступными. Каковы б ни были цели похитить, как злодеи мнят, единственного сына Филиппа де Роскофа, могут они быть единственно самыми ужасающими.