Лилея
Шрифт:
– Я слушал, откуда музыка?
– напряженно впившись тонкими перстами в подлокотники, Филипп подался вперед.
– Целой оркестр, откуда в наших краях? Неужто это в саду?
– Какой оркестр? Где? Отчего я не слышу?!
– Роман кинулся к окну.
– Свет мой, нету никакого оркестра!
– Кровь отлила от щек, оставляя лицо цепенеть в непонятной испуге.
– Andante non troppo… Теперь виолончель… - Филипп продолжал словно бы прислушиваться, жестикулируя теперь одною рукою, как нередко делают меломаны.
–
– В саду никакого оркестра впрямь нету, - надувшийся Роман, подозревая розыгрыш, вылез из шелковой занавески.
– Там только Амвроська-пьяница куда-то бежит прямо по газону!
– Филипп!
– Елена, приблизясь к мужу, с силою сжала его руку в своей.
– Что с тобою?
– Право сам не пойму, мой друг, - Филипп де Роскоф поднял взгляд на жену: самыми привычными были его серые глаза, и нежная забота светилась в них.
– Я напугал тебя? Прости! Но право мне помнилось сейчас… Да так ясно…
– Пустое!
– Нелли казалось, что грозовая туча, вроде той, что ударила недавно молоньею в сухое дерево, вдруг остановилась, не выпустив суровой своей стрелы.
– Ты засиделся вчера за полночь за своими книгами. Далёко за полночь, почти до петухов, ночи-то теперь коротки.
– Так идем мы на болото?
– нетерпеливо воскликнул Роман.
– Ло-ло-то!
– старательно повторил Платон.
– Непременно идем, Роман Сабуров, - улыбнулся Филипп, подымаясь. Рука его, сверкнув гранатовым кольцом, на мгновение прикрыла глаза.
Нелли еле удержала в груди крик: через мгновение Филипп бессильно рухнул обратно в кресло.
– Что-то я… нынче без сил… Ноги не держат… Неужто солнце ударило?
Звонки отчаянно звенели в глубине дома к великому интересу Платона, махавшего обеими ручками вослед каждой трели.
– Роман… Им толковать дольше… Беги-ко быстро за Парашею, скажи, дядя твой приболел!
– Не тревожься, Лена, я скоро!
– скользнувши по комнате быстрым взглядом, мальчик скрылся в дверях.
– Что за страх ребяческой?
– слабо улыбнулся Роскоф.
– Экая невидаль удар солнечный. Наверное, Нелли, это я на солнце перегрелся, вот теперь и в глазах темно.
– Темно в глазах?
– Лоб мужа казался обжигающе холодным. Не доверяясь ладони, Нелли коснулась его губами.
– У всех темно… кто на солнце долго был… Так что и книги ты зряшно обвинила, мой друг.
Нелли убить была готова за бестолковость лакеев, неуклюже поддерживающих Филиппа по дороге в спальню. Казалось, минул битый час, прежде, чем оказался он на постеле, освобожден от сюртука и тесной жилетки.
– Все тёмно, Филипп?
– Да… Вроде как сумерки вокруг тебя, Нелли.
Но разве при ударе солнечном не должно быть жара? Жар должен быть, наверное должен! А лоб холодный… и персты
Камердин Данила, молодой парень, меньше году как взятый в господский дом, раз другой шмыгнул было носом, стягивая туфли с ног своего господина. Однако ж зареветь в голос не посмел, чуя, что надобно бояться Нелли.
– Касатка, что стряслось с Филипп Антонычем?
Нелли вздохнула с невольным облегчением.
Параша, еще запыхавшаяся от бега, опустилась около кровати - Данила еле успел отскочить в сторону.
– Да много шуму из ничего… Прасковия, - Филипп даже не приподнял головы.
Покуда подруга уверенно щупала биенье жизненной жилы, водила рукою перед глазами Филипп и заглядывала ему в лицо, Нелли потихоньку успокаивалась. Не может ничего худого случиться в этой спальне, светлой из-за стеклянных окон до самого полу, где на украшенной слоновой костью и веселыми золотыми завитушками кровати появился на свет малютка Платон. Да и худая полоса в жизни кончилась, кончилась наверное, разве не о том она сегодни думала?
– Парашка, а Роман-то где, не побежал один на болото?
– Да нет, кого-то догонять вздумал, - отозвалась та, озабоченно ощупывая чело больного.
– Эй, малый, а ну-ка в мою горенку, чтоб одна нога здесь, другая там! На подоконнице белая коробушка из бересты.
– Давай, Данилка, вишь, Прасковия власть в руки забрала. Сейчас всем на орехи будет… - Филипп говорил весело, но как-то очень тихо.
– Вот увалень-то… - проворчала Параша вослед камердину.
– Слышь, касатка моя, вели Татьяне кипятку взварить, да кувшин пусть глиняный несет.
Челядь толпилась в прилегающей к спальне горнице. До чего ж этот народ любит пугаться, выть, заглядывать в двери… Ох, зла на них нету! Право, люди в трудную минуту ровно дети малые, да какой, от Романа толку больше.
Распорядившись, Нелли поспешила назад в спальню. Филипп негромко разговаривал с Парашею. О, нет! С Парашей не стал бы он говорить по-французски. С кем же тогда?
– Хорошо помню я урок о капитуляриях Карловых… - со странною настойчивостью убеждал кого-то Филипп.
– Спросите хоть сейчас! «Ежели кто сожжет тело по обряду языческому, а кости его оборотит в пепел - да будет казнен смертью!»
– Парашка, да у него бред!
– воскликнула Нелли.
– Господи помилуй, он, верно, вообразил себя школьником на родине!
– Бред бы еще ладно… - отозвалась подруга, растирая какой-то сухой корешок в маленькой медной ступке.
– Пособи-ко мне, без воды это потребляют…
Чего-то недоставало в обыкновенной деятельности Параши, и странный сей изъян не вдруг сделался понятен Нелли, помогавшей подруге сыпать щепотку бурых волоконец при помощи крошечной лжицы в рот мужу. Всегда Параша приговаривала заклинания, когда лечила!