Линии Маннергейма. Письма и документы, тайны и открытия
Шрифт:
В заключение хотел бы еще сказать, что я совершенно не сержусь на твои советы и предложения – напротив, очень благодарен за них, но если бы я им последовал, то поступил бы против своих убеждений. Будь здоров, дорогой брат.
Твой преданный брат Густав [16] .
Не каждый семнадцатилетний юнец способен так здраво рассуждать и аргументировать, но – увы – из-за постоянных дисциплинарных нарушений хлопоты родственников по переводу в Пажеский корпус не увенчались успехом, хотя поводом для отрицательной рекомендации начальник училища почему-то выдвинул недостаточное знание кадетом Маннергеймом русского и французского
16
Mannerheim G. Kirjeit"a. S. 31.
Фридрихсхамн, 22 марта 1885 г.
Дорогой брат Карл!
Твое письмо от 2 с<его> м<есяца> было очень веселое. Сердечное спасибо за это. Ч<ер>т знает, почему я так долго мешкал с ответом, самая большая причина все-таки мое кошмарное настроение. Я, видишь ли, две-три последние недели был в адски плохом настроении, потому что мне, как обычно, пришлось перенести тысячи неприятностей. Думалось бы, что ежедневная, даже ежеминутная тренировка должна была бы приучить переносить всевозможные дрязги, но могу заверить, что это совершенно не так.
…Мы только что получили табель успеваемости. Я поднялся на четыре балла, и оценки у меня неплохие. Но, хотя я только раз сидел под арестом, причем несправедливо, проклятое начальство оставило скверную оценку по поведению прежней. Это такая огненночертовски свинская компания, такой дьявольский сброд, что это невозможно даже вообразить. Я весь этот семестр просидел взаперти, и такое будет продолжаться по крайней мере до лета. Тот, кто не сидел пять месяцев в тюрьме, не может даже представить себе, насколько это деморализует и во всех отношениях вредит. Теперь прошло только немногим более двух с половиной месяцев [с рождественских каникул], а я уже много раз был близок к тому, чтобы совершить бог знает какие безумства.
Пасху проведу здесь pro1: потому что никто пока не пригласил меня к себе, и даже если кто-нибудь из Юлинов и пригласил, я бы не поехал, потому что у меня pro 2: нет средств на это, так как на те 25 марок, которые я обычно получаю на дорогу, никуда не доедешь, и я действительно в долгах по уши, даже если бы больше не занимал. За все время Пасхи я не попаду в город. Ну, может, один какой-нибудь раз смогу добыть себе увольнительную. Не представляю, черт возьми, как выдержать в этой школе дольше, чем до конца года. Охотнее, в тысячу раз охотнее буду подметальщиком улиц в каком угодно захолустье, чем кадетом во Фридрихсхамне.
Вот здорово, что Бахус наконец женился. Можешь передать ему мои поздравления устно – ибо я даже при всем желании не в силах написать ни одного радостного слова.
Во вторник через неделю у нас начинаются пасхальные каникулы. Куда ты намерен поехать на каникулы? От Папы получил письмо; он очень хочет знать, что у тебя слышно. Прилагаю его эпистолу к этой.
Ну, прощай, братец. Пиши скорей, потому что я скоро в этом аду совсем ошалею.
Твой преданный брат Густав [17] .
Но все-таки Густав выдержал еще целый год до того дня – это была страстная пятница, 23 апреля 1886 года, – когда, уложив вместо себя в кровать свернутую из шинели куклу, отправился в самоволку. Единственное место в городе, где он мог искать утешения, был кабак при городском постоялом дворе. На следующее утро его обнаружили спящим в доме вчерашнего собутыльника, начальника городской телеграфной станции Агафона Линдхольма, пользовавшегося сомнительной репутацией. В результате этого ночного
17
Mannerheim G. Kirjeit"a. S. 35.
18
См.: Keskisarja T. Hulttio. Gustaf Mannerheimin painava nuoruus. Helsinki, 2016.
В то время вряд ли кто-нибудь провидел в юном нарушителе дисциплины будущего маршала Финляндии, президента Финляндской республики и – пускай это звучит высокопарно – спасителя отечества… Серьезная на тот момент жизненная неудача обернулась счастливым случаем, решившим всю будущность Густава Маннергейма, и через 60 с лишним лет он напишет об этом в мемуарах: «На прощанье я сказал своим товарищам по корпусу: теперь я поеду в Петербург, в Николаевское кавалерийское училище, а потом поступлю в кавалергардский полк! Этот шаг, хотя я тогда этого ясно и не сознавал, стал решающим для моего будущего, поскольку он вывел меня из круга ограниченных возможностей моей родины и дал возможность сделать карьеру в других, более значительных условиях» [19] .
19
Mannerheim G. Muistelmat. I. Helsinki, 1951. S. 16 (пер. с финского).
Той же весной семью вновь постигло большое горе – в Петербурге, в лазарете Смольного института, умерла самая младшая из детей, Анника. В 1884 году родственникам при помощи влиятельных петербургских знакомых удалось пристроить ее в Смольный институт, где живая и талантливая девочка страдала от одиночества, тосковала по дому, беспрерывно болела и, в конце концов, угасла. Она писала трогательные послания брату Карлу и сестре Еве.
Надбелье, 8 августа 1885 г.
[усадьба друзей семьи Дашковых, где Анника гостила в каникулы]
Дорогой Калле!
Думаешь ли ты приехать в Петербург будущей зимой? Я не могу сделать рождественских подарков, потому что каникулы в институте только неделю или две, из которых лишь три дня позволено провести вне его стен. Остальное время нужно быть внутри. … Ты не можешь даже представить, как радостно получать письма из Финляндии. Еще не знаю, в какой класс пойду в этом году. Знаю только одно: при выходе отсюда я буду не намного умнее, чем при поступлении сюда. Я всегда считала, что здесь не особенно многому научишься. А сейчас слышала и от многих других, что здесь совсем ничему не учат. Так что мечтать совершенно не о чем. Буду терять здесь время, пока мне не исполнится 19, а после этого лучше оставаться в России – что я стану делать со своими знаниями из русской истории и грамматики в Финляндии или Швеции? Похоже, что вся моя блестящая будущность строится на том, что из меня получится домашняя учительница в семье русского генерала (или какого-нибудь другого русского таракана), и всю оставшуюся жизнь я проведу в России.
…В институте все мои письма читают (и те, которые пишу, и те, которые получаю). Финский пастор переводит их классной надзирательнице. Если я напишу об институте что-нибудь плохое (например, что еда невкусная), мне приходится переписывать все письмо заново. Поэтому не верь тому, что я оттуда пишу. Если же ты напишешь что-либо, что им не понравится, я никогда не получу твоего письма.
До свидания, дорогой Калле, и передай привет всем от твоей преданной сестры Анники.