Лирик против вермахта
Шрифт:
Люк заклинило и ясно,
Что душа в огне сгорит,
Дай Бог, чтобы не напрасно.
За броней, ревущий бой,
А внутри вдруг стало тихо.
И звенит в ушах покой,
А вокруг бушует лихо[1].
Не нужно его успокаивать, нельзя его успокаивать. Ведь, летеха еще воевал. Перед его глазами еще стоял прицел боевой машины, где застыла угловатая коробка немецкого панцера. И хриплым от ярости голосом он еще кричал «огонь», «огонь», «огонь»!
— … Дернул люк, толкнул он люк,
Из последних сил, что было.
Скрежет
И все в памяти застыло.
А танкист едва дышал, замерев без движения. Слушал так, как никогда не слушал. Ведь, это про него, про его ребят, про его танк. Марлевая повязка на его глазах покрывалась влагой, а он скрипел зубами.
— Дым души, кромешный ад,
И уже с дыханием туго.
Только мысли за ребят,
Может вырвались они из круга…
Мишка пел, уже не сдерживаясь. Чуть с хрипотцой ломающегося голоса, чувствуя, что это уже не слова, не песня, а боевая молитва. Закрыл глаза, отрешившись от всего, что вокруг его окружало.
— А его тащил мед. брат,
Из пылающей машины.
Обгоревший лейтенант
Материл вражины мины…
И закончив песню, парень открыл глаза. Хотел подняться, но его рука была зажата в руке танкиста. Крепко, со всей силы.
— Кхе…Кхе, — прохрипел раненный, подтягивая парня к себе. — Браток, спасибо… Совсем ведь про меня… Мы тоже вдарили по нему, а он все равно прет. Мы снова, а он прет… Осколочным, бронебойных больше не было… А потом и нам прилетело… Санька вытолкнул меня из люка, а сам там остался…
Руку парня еще сильнее сжал. У Мишка аж слезы от боли выступили.
— Спасибо, браток. Спасибо. Мозги мне вправил…
Когда же Мишка все встал и подошел к двери палаты, то вновь увидел недавнюю картину. В коридоре было не протолкнуться от людей, усиленно теревших глаза.
— Опять ты! — не успевшего опомнится, Мишку вдруг выдернули из толпы и поставили перед начальником госпиталя. — Хватит с меня! Что за нарушение режима?! Ну-ка, шагай за мной! Живо! Оправлю тебя туда, откуда пришел…
[1]Хит «Танкист — Летёха» Сергей Войтенко, Денис Майданов, Константин Бубнов — поиск Яндекса по видео (yandex.ru)
Глава 10
Я же не специально, они сами пришли
Тот июльский день Константин Симонов запомнил на всю свою жизнь, что во многом определяющим повлияло на дальнейшую его писательскую карьеру. В тот день глубокой ночью его привезли в витебский госпиталь из Могилева, где он был в качестве корреспондента прикреплен к фронтовой газете Западного фронта «Красноармейская правда». Редакцию газеты как раз эвакуировали из полу окружённого Могилева, когда его ранили. Поэтому и пришлось добираться до ближайшего фронтового госпиталя в Витебске.
Все произошло утром, когда его только-только сделали очередную перевязку и поставили какой-то укол. Медсестричка, что была в палате, как-то
— А теперь полежите, — быстро проговорила она и тут же упорхнула, словно ее в палате и не было никогда.
Константин покачал головой, провожая ее взглядом. Не успел даже спросить девушку, что случилось. Хотя к чем? Наверняка, кого-то из близких ранили или, не дай Бог, убили. К чему бередить ее раны?
Кивнув сам себе, он подошел к открытому окну. Так хотелось курить, что пухли уши. Только достал портсигар (как и фронтового корреспондента, сигареты у него водились), как вдруг что-то привлекло его внимание.
— Чего это? Смеются что ли?
Он удивленно посмотрел на соседа по палате — угрюмого капитана, сосредоточенно писавшего письмо.
— Ого! — вырвалось у него, когда где-то рядом раздался аж взрыв хохота. Ржали так заразительно, что стало очень любопытно. — Что это там у нас, интересно, за веселье?
Снова бросил взгляд на соседа, который даже ухом не повел в ответ. Похоже, письмо для него было гораздо важнее, чем это странное веселье.
— Так…
Оправив гимнастерку, вышел из палаты и пошел по коридору в сторону поста дежурной сестры. Хохотал где-то там, кажется.
— Ничего себе, — удивленно выдал Симонов, когда вывернул из-за угла и едва не наткнулся на самую настоящую пробку из людей. Целое столпотворение из больных, врачей, медсестёр и санитаров, толпящихся возле двери в одну из палат госпиталя. — А я и не знал, что сегодня концерт для больных…
Попробовал было протиснуться, но куда там. Кто-то из больных перед ним, недовольно обматерил его и вдобавок ощутимо заехал локтем. Правда, разглядев его знаки различия (Константин к этому времени был не просто фронтовым корреспондентом, а интендантом второго ранга), тут же посторонился, пропуская вперед.
Хмыкнув в ответ, Симонов протиснулся вперед, почти к сам ой двери, откуда было уже все хорошо видно. А посмотреть, как и послушать, было на что. В самом центре палаты на скособоченном стуле сидел самый обычный парнишка в потрепанном медицинском халате и без устали «травил» анекдоты. Одни за другим, один за другим.
— Во дает, во дает, — то и дело с восхищением повторял прямо в ухо Симонову усатый боец, что стоял рядом. — Стервец, аж слеза пробивает.
Понятно теперь, почему у медсестры были заплаканные глаза. От анекдотов.
— … Доктор, мне изменяет жена, а рога не растут, — между тем продолжал с хитрым прищуром рассказывать парнишка. — Да они и не должны расти, отвечает доктор. Это ведь, глупость! Спасибо, какое облегчение, обрадовался муж. А я-то думал, что мне кальция не хватает…
Сам не ожидая от себя, Симоном тоже самым натуральным образом заржал, как и окружавшие его люди. Тоже слезы выступили, пришлось их вытирать.