Лирик против вермахта
Шрифт:
— Самый подходящий момент, — Мишка стоял у подводы и не сводил с палатки взгляда. — Если и говорить с ними, то только сейчас. Теперь меня точно выслушают, и не отмахнуться.
К этому разговору он шел всю последнюю неделю похода. Едва ли не сутками пахал, как проклятый, рисковал своей жизнью только лишь для того, чтобы сейчас к нему отнеслись всерьез и дали высказаться. И сегодняшняя награда — медаль за отвагу — стала тем шансом, который он и собирался использовать.
— Они должны понять, обязательно должны…
Этот разговор тоже был частью его
— Чай не дураки, должны оценить, что предлагаю… — бормотал Мишка, настраиваясь на разговор. Вроде бы все более или менее понятно было, но все равно боязно. Кто знает, как командиры его воспримут? Вдруг пальчиком покрутят у виска или еще чего. Поэтому все и не решался войти. — А то сейчас какую-то халтуру гонят. В мое время с таким пиаром, как сейчас, и до выступлений в кабак бы не дошло дело. Вон, на рынке только…
Естественно, сейчас идеологическая работа велась, чему доказательством были и институт политруков в действующих частях, и сам комиссар Руднев в партизанском отряде. Отражением этой работы было бесчисленное множество патриотических плакатов на стенах, газетах и боевых листках, проводимые на передовой концерты, идеологически выверенные статьи в газетах. Но разве этого было достаточно? Сидевший внутри Мишки прожжённый делец, съевший целую стаю собак на хейте, пиаре и фейках, легко замечал всю топорность, кондовость и прямолинейность пропаганды и контрпропаганды.
И он отлично понимал, что можно и нужно работать совсем иначе — с выдумкой, огоньком, а иногда и «извращением», как бы это дико не звучало. Мишка с легкостью бы назвал с десяток PR-акций и компаний, которые сейчас бы выглядели очень странными, но в свое время оказались бешено эффективными. Взять хотя бы показательную историю с бывшим генеральным прокурором Юрием Скуратовым, когда по телевидению стала тиражироваться видеозапись с очень фривольным содержимым. Мишке тогда особенно запомнилась сказанная в одном из ток-шоу фраза: «на видео человек, похожий на генпрокурора Скуратова, с двумя девушками, похожими на шлюх, занимается процессом, похожим на секс, в месте, похожем на баню». В этой фразе и особенно в ее метких терминах и состоял весь смысл негативного пиара, когда ничего не утверждалось, но намекалось, что дело обстоит именно таким образом.
Мишка живо чувствовал, что всю сегодняшнюю идеологическую работу может кардинально перестроить, сделать из нее крайне эффективно работающий механизм. С его знаниями из будущего, особым опытом в этой сфере идеология в стране может стать оружие, по мощности не только сравнимым с танками, самолетами и кораблями, но превосходящим все это. По крайней мере, в его время войны можно было вести и так — через экран телевизора, через разнообразные сетевые ресурсы, создавая нужные тебе картинки. Пусти и не все, но многое
— Ладно, хватит сиськи мять, — наконец, он решился. Все равно поговорить нужно. По себе знал: чем дольше откладываешь, тем тяжелее потом решиться. — Черт, а помял бы. Говорят, что хорошо успокаивает.
Подошел к палатке.
— Тук-тук! Тук-тук! — за неимением дверного звонка или доски для стука, Мишка изобразил нужный звук ртом, и, похоже, перестарался. В ответ послышался смех, явно оценили фантазию. — Товарищ командир, разрешите войти?
Услышав нужный ответ, Мишка откинул полу палатки и вошел внутрь.
— Что случилось? — Ковпак откинулся на спинку стула. Руднев, сидевший за столом напротив, продолжал что-то писать. Даже головы не поднимал, пока строчил. — Не спится после награждения? — командир понимающе улыбнулся. — Я, как свое первое Красное знамя получил, тоже себе места не находил. Не тянись, как на плаце. Рассказывай, какая нужда?
— Разговор у меня, Сидор Артемьевич… Важный.
При этих словах комиссар поднял головы и вопросительно посмотрел на Мишку, словно бы спрашивал, а не уйти ли ему.
— И к вам тоже, товарищ комиссар.
Ковпак и Руднев недоуменно переглянулись. Точно не понимали, зачем они оба парню понадобились, да еще и на ночь глядя.
— Гм, разговор, значит, и важный к тому же, — командир улыбнулся. Наверняка, решил, что парнишка после награждения все никак успокоиться не может. — Давай, Миша, поговорим.
Ковпак показал на лавку рядом с собой. Руднев тоже повернулся к нему, отложив журнал боевых действий отряда. Продолжали многозначительно переглядываться, явно не ожидая от парня чего-то серьезного. А кто бы ожидал?
— Товарищ командир, товарищ комиссар, — чуть ли не торжественно начал Мишка, но от волнения его голос разу же «дал петуха». — Мы… э-э-э… воюем неправильно, точнее сказать, не совсем правильно.
В командирской палатке на некоторое время повисла тишина, в которой были хорошо слышен стрекот сверчков, и удары светлячков о стекло керосиновой лампы. Командиры вопросительно смотрели на Мишку, он — в ответ.
— Что? — переспросил Ковпак, первым прервав молчание. Уже по голосу чувствовалось, что такие шутки ему были совсем не по нраву. — Что это еще за шутки, боец Старинов? Кто это воюет неправильно? Красная Армия? Или может быть наш партизанский отряд? У тебя голова что ли закружилась от награды, сопляк? Что мол…
Видно было, что командира хорошо задело. Ковпак явно не сдерживался в выражениях. Раза два, если не три, Мишку обозвали «сопляком», «сынком, у которого еще молоко не губах не остыло», «махновским атаманом», ' в голову стукнутым'. Дело, похоже, шло к тому, что у парня медаль отберут.
А вот комиссар отряда, напротив, сидел молча и совершенно спокойно. По крайней мере, особых эмоций на его лице замечено не было. Руднев просто сидел и внимательно смотрел на парня. Хотя, Мишке показалось, что вивисекторский интерес в его взгляде мелькал и даже не раз.