Лирик против вермахта
Шрифт:
Мишка сразу же замотал головой, всем своим видом показывая, что у него даже в мыслях ничего такого не было. Быстро спустился вниз и разложил на столе плакат. Сам же встал рядом, наблюдая за реакцией девушки.
— ОЙ! — тут же ойкнула санинструктор, едва только у стола оказалась. Встала, как вкопанная, и во все глаза смотрела на плакат. — Миша, и это ты сделал? Не врешь?
— Правда, понравилось? — парень еще шире улыбнулся, провоцируя у нее новую реакцию. Так сказать, бесплатный краш-тест.
Улыбаясь, Мишка качал головой. Он уже понял — это стопроцентное попадание. А с
Против него же была самая обычная девчонка из совсем другого времени и другой эпохи, когда от бранного слова нередко краснели, на улице допоздна гуляли без опаски, держали данное слово, не мерялись брендовыми шмотками и маркой автомобиля, и мерилом всего не были деньги. Как ей было устоять?
— Ой, Мишенька! Очень, очень понравилось! Ты ведь сам это нарисовал? Точно сам? Как настоящий художник, в самом деле! Целая картина! — не скрывая своего восторга, затараторила она. Широко раскрытые глаза блестели, едва в ладоши не хлопала от обуревавших ее эмоций. — И написал все хорошо, сильно, аж мурашки по спине побежали!
Она дернула тонкими плечиками, словно, и правда, чувствовали эти самые мурашки.
— А это… это, — девушка, похоже, до анекдотов добралась. Все зарделась, зафыркала, едва сдерживая смех. Видно, что к месту пришлись анекдоты про Штирлица. — Смешные… Очень смешные, Миша.
Улыбнулся и парень. Выходит, все получилось. А теперь можно выходить и на большую сцену — короче, к остальным партизанам.
Комиссар с утра уже был на ногах. На новом месте отряда дел было столько, что можно было за голову хвататься. Поэтому и про Мишку вспомнил не сразу.
— Митрич, подожди, — ему на встречу как раз попался старшина, который куда-то спешил. Так шустро ковылял с клюкой, что и не угнаться. — Ты, Старинова не видел? Поручение ему дал — Боевой листок подготовить, а сейчас что-то его найти не могу. Как сквозь землю провалился.
Пожилой старшина махнул рукой в сторону заросшей соснами балки. Как раз там располагалась поляна с более или менее ровной площадкой, где вечерами собирались партизаны для политинформации.
— Дык, там, товарищ командир, — Митрич уже кивнул в ту сторону. — Сам иду поглядеть на то, что Мишаня учудил. Робяты говорят, что больно он чудный Боевой листок сообразил. С самого утра все там. Тоже пойду…
Махнул рукой в сторону раздававшихся голосов, и тоже заковылял в ту сторону, помогая себе палочкой.
— Смотри-ка, даже Митрича проняло, — покачал головой Руднев. Никогда еще таким возбужденным старшину не видел. Даже когда отряд на немецкую колонную случайно нарвался, тот так не «бегал». — Чего же этот пацан там наделал? Правду, ведь, сказал, что бедовый… Хлебнем еще с ним, похоже.
А ведь он, честно
— Сейчас посмотрим, что и как…
Ну, по-хорошему, что там этот пацан мог сделать? Комиссар, собаку съевший на идеолого-воспитательной работе и подготовивший тону такого рода Боевых листков, догадывался, что сейчас увидит. Скорее всего, там будет что-то очень восторженное, с агитационными призывами и картинными фразами. Разве что-то другое обычный пионер мог написать? Наверняка сделал нечто похожее на пионерскую стенгазету.
— Хм, а чего тогда такой переполох?
Прибавил шаг. Между деревьев показалась небольшая поляна, где раскинулся длинный, сколоченный из досок, стол. Людей здесь, и в самом деле, было немало.
— И правда, весь отряд собрался, — с удивлением отметил комиссар. — Чего же там он такого наделал?
Но удивительней было даже не многолюдство, а совсем другое. Атмосфера была какой-то другой, особой, бодрой, жизнеутверждающей что ли. Партизаны улыбались, многие смеялись. Вчитывались и начинали заливисто хохотать. Кто-то что-то переспрашивал и тоже принимался смеяться. Что это ещё за веселье такое? Что за цирк с конями?
— Товарищ комиссар, вот это по-настоящему, по нашему, по-комсомольски! — не успел Руднев дойти до места, как его перехватил один из взводных. Лейтенант, совсем молодой парень, с трудом сдерживал восторг. — Такой Боевой листок сделали, что аж за душу берёт! Читаешь, а сам в бой рвешься, проклятого фашиста бить!
Не успел отойти взводный, а рядом с комиссаром уже стоял доктор Зарубин, в удивлении качавший головой. Видно было, что и его, большого скептика, сильно проняло.
— Если бы мы были в Большом театре, то сказал бы, что премьера прошла «на ура» — с большим успехом. Слышите, какие овации? — доктор улыбался, показывая на толпу. — Товарищ Руднев, сегодня вы меня немало удивили. Скажу прямо, всегда считал вас очень жесткий, излишне прямолинейный человеком, совсем не склонным к юмору. Здесь же вы раскрылись совсем с другой стороны. Очень хорошо получилось, Семён Васильевич: добротно, качественно, с огоньком. Почему же раньше так не делали?
Комиссар кивал с глубокомысленным видом, давая понять, что всё было так и задумано. Мол, а как вы думали? Мы тоже не пальцем деланы.
— Спасибо, товарищ Зарубин, — комиссар пожал протянутую руку. — Пойду, и сам со стороны взгляну…
И взглянул, подойдя ближе. Правда, если бы нервами был послабее, точно бы вскрикнул. А так просто — шумно вздохнул сквозь крепко сжатые зубы.
— Вот тебе и Миша, Миша, Михаил, — в растерянности пробормотал он, не зная, что ещё и сказать.
На дереве, возле которого было не протолкнуться, висел не какой ни Боевой листок. Даже близко не он. Здесь было какое-то удивительное сочетание яркого агитационного плаката, боевой революционной листовки и настоящей картины из музея.