Лирик против вермахта
Шрифт:
— Ну, ты и дал дрозда, товарищ Старинов…
Всё здесь было странным, необычным, и в тоже время совершенно живым, и невероятно выразительным. Содержание плаката с каждой минутой, проведённой рядом, открывалась всё шире и шире, словно имело двойное, тройное дно.
Едва прочитал краткое сообщение Совинформбюро про доблестно сражающихся бойцов Красной Армии, как снова встретился с зовущим взглядом изнеможенной женщины, просящей помощи. Тут же бросались в глаза жизнеутверждающие лозунги, напоминавшие клятву: «Бей немца пока не побелеет, стреляй в полицая, пока не покраснеет», «Встал с утра — проверь винтарь, сел в обед — набей
— Хм…
Руднев, как опытный организатор, не мог не оценить задумку. Изложить основные правила обращения с оружием, ведения разведки и организации сторожевой службы в виде увлекательных правил и звучных лозунгов это было просто гениально.
— Очень запоминающее получается… Встал с утра — проверь винтарь, сел в обед — набей патронами рожок… Правильно, а то кое-кто до сих пор еще к личному оружие относится весьма небрежно, — комиссар вспомнил кое-кого из партизан, которые не раз и не два получали взыскания за ненадлежащее состояние личного оружия. Таким товарищам точно бы не помешало на зубок выучить такие правила. — Так, а тут у нас что?
Перевел взгляд ниже и сразу же наткнулся на короткие истории, от которых губы сами собой в улыбку складывались.
— Да уж… Что еще за Штирлиц? Ни разу не слушал про такого разведчика… Надо будет у Сидора Артемьевича спросить. Может он что-то слышал… А вот это интересно… Гестапо обложило все выходы в доме с разведчиками, а Штирлиц вышел через вход. Занятно…
Улыбаясь и даже хохоча над особо удачными анекдотами, Руднев одновременно размышлял над очень важной мыслью. Правда, эта мысль еще не была должным образом оформлена, как следует осмыслена и доведена до логического конца, но все же… Этот странный шебутной пацан смог очень свежо и совершенно необычно «посмотреть» на обычные вещи. Что греха таить, даже этот самый Боевой листок уже делается обыденно и в устоявшемся порядке. Тут и до формальности недалеко.
— А ведь дело даже не в Боевом листке, — комиссар уже отошел от дерева, где висел плакат, и, задумавшись, присел на поваленное дерево. Уж больно интересные мысли пришли в голову. — Дело совсем в другом…
Старинов, и Руднев это видел невооруженными глазами, смог по-новому взглянуть на весь характер идеолого-воспитательной работы. Мысли парнишки были не просто оригинальны и необычны, а скорее революционны. И недавний разговор в командирской землянке стал откровением даже для самого комиссара.
— Надо срочно с ним поговорить. Все как следует обсудить…
Он решительно поднялся с поваленного дерева и сразу же столкнулся с командиром.
— Сидор?
— Вот ты где! — сразу же в лоб обвиняюще бросил Ковпак. При этом он был какой-то взъерошенный, возбужденный. Точно что-то важное случилось. — Я уже обыскался тебя? Знаешь поди уже, что случилось.
Руднев тут же напрягся. Неужели снова немцы.
— Что, Сидор? Ничего еще не слышал… Или ты про Боевой листок? — спросил он, подумав, что Ковпаку сильно не понравился обновленный Боевой листок. Ведь, командир не любил всякого рода нововведения, всегда настаивая на проверенных и уже испытанных временем вещах. — Не понравилось?
А тот качнул головой, заодно рукой махнув.
— Да, какой там листок… Шифрограмма с Большой земли пришла, — с этими словами он тяжело опустился на то же самое дерево, на котором минуту назад сидел и Руднев. — Комиссар, садись тоже. А то еще не устоишь.
Комиссар
— Наш пострел-то, оказывается, везде поспел, — и хотя Ковпак не сказал про кого он говорил, Рудневу сразу же стало ясно имя этого человека. — Так вот, Семен Васильевич, тебе как комиссару, официально сообщаю, что твой заместитель, Михаил Ильич Старинов награжден золотой звездой Героя Советского Союза.
Руднев тут же подался всем телом вперед, не веря своим ушам. Даже кивнул, словно просил повторить еще раз.
— Чего головой дергаешь? — понимающе усмехнулся Ковпак. — Я же говорю, Мишка — Герой Советского Союза. Там врать не будут. Вот так-то… И еще, Семен Васильевич. Передали, что Старинова нужно срочно переправить на Большую землю. Распоряжение с самого верха.
Командир многозначительно показал пальцем наверх.
— Черт, да что это за пацан такой? — Руднев в сердцах рубанул рукой воздух. Такие перемены никак в его голове не укладывались. Ведь, золотые Звезды за «здорово живешь» не раздавались. — Сидор, может, и правда, сынка к нам в отряд пристроил?
Шутка, конечно. Ковпак криво усмехнулся в ответ, давая понять, что оценил всю соль шутки.
— Чего гадать-то, комиссар. Ясно, что Старинов птица совсем другого полета. Ему не шашкой по лесам махать, а сидеть и головой думать. Сам же видишь, голова у него светлая. Давай лучше думать будем, как его на Большую землю отправлять.
Глава 19
И с той стороны зашевелилось
Здание бывшего Института народного хозяйства протянулось почти на полверсты, с Бобруйской улицы и до Магницкого переулка. Двухэтажный корпус, построенный еще до революции для коммерческого училища, выглядел массивным, внушительным. Впечатление еще больше усиливалось мощными колонами при входе, огромными вытянутыми оконными проемами, широкой мраморной лестницей.
Еще несколько месяцев назад здесь было не протолкнуться от юношей и девушек со связками учебников в руках. Одни, испуганные и ничего не понимающие, готовились к поступлению в институт, другие, уже опытные и уверенные в себе, — к сдаче зачетов и экзаменов. С началом войны же и последующей сдачей Минска все изменилось. В здании прочно обосновалось управление военный разведки (абвер), занимавшееся вместе с гестапо борьбой с подпольем и подготовкой диверсантов для заброски в советский тыл. В просторных подвалах, где раньше хранились архивные папки, сейчас находилась следственная тюрьма.
— Господин майор, ваш кофе, — в дверях кабинета начальника минского управления абвера появился подтянутый адъютант с подносом в руках. — Крепкий, как было приказано.
На небольшой столик у окна, где уже стояло кресло, появилась небольшая фарфоровая чашка на крохотной тарелке. К потолку тянулся изумительный аромат, заставляющий першить горло. Майор фон Майр молча кивнул, отпуская адъютанта.
Едва дверь закрылась, фон Майр закрыл кожаную папку, тщательно выровнял ее относительно края стола. Острозаточенный карандаш лег рядом с краем папки так, чтобы составлять с ней одно целое. Такой порядок работы с бумагами давно уже стал для него строгим правилом, которого он строго придерживался уже не первый год.