Лишь одна музыка
Шрифт:
Ничего не происходит, и наконец он поднимает свою табличку. Аукционист, похоже, успокоен.
— Тридцать тысяч от нового участника. Тридцать тысяч здесь из середины. Есть предложения? — Глаза аукциониста двигаются вглубь аудитории — сзади кто-то поднял руку. — Тридцать две тысячи. Я вижу тридцать две тысячи. — Его глаза на Пирсе, который легко кивает. — Тридцать четыре, тут есть тридцать четыре тысячи. — Зигзагом его глаза перескакивают туда-сюда между двумя оставшимися покупателями. — Тридцать шесть... Тридцать
Я замечаю признаки замешательства Пирса: его руки сжимают каталог, он дышит нарочито медленно.
— Это против вас, сэр, — говорит аукционист, показывая шариковой ручкой туда, где сидит Пирс. — Сорок тысяч против вас; ваше слово?
Пирс собирает всю свою волю, чтобы не обернуться посмотреть на невидимого соперника, который с каждой ставкой быстро уносит громадные куски сбережений и заработков Пирса. Он легко, спокойно кивает.
— Сорок две тысячи, — говорит аукционист. — Сорок четыре. Сорок шесть. Сорок восемь.
Все останавливается, аукционист смотрит на Пирса и ждет. В конце концов Пирс кивает.
— Пятьдесят тысяч, — невозмутимо говорит аукционист. — Пятьдесят две. Пятьдесят четыре. Пятьдесят шесть. Пятьдесят восемь.
— Пирс! — шепчу я в шоке: он ушел на десять тысяч выше обведенной суммы.
— Пятьдесят восемь. Кто больше? Сзади?
Аукционист ждет. В комнате глубокое молчание. Ясно, что это не перекупщики, разумная цена для перепродажи превышена; это два музыканта, поднимающие ставки друг против друга. Эта вещь из клена и ели теперь между ними и, попав к ним в руки, их уже не покинет.
Пронзительно звонит чей-то мобильный: биип; биип; биип. Головы поворачиваются к источнику звука. Табличка Пирса падает на пол. Ошарашенный помощник в фартуке крутит скрипку в одном направлении, потом в другом. Аукционист хмурится. Телефон замолкает так же неожиданно, как и зазвучал.
— Я полагаю, это выходка «Кристис», — говорит он, вызвав вымученные смешки. — Так, после этого маленького эпизода, наверное, мы должны продолжить. Есть шестьдесят сзади? Да? Шестьдесят. Шестьдесят два? — Он смотрит на ссутулившегося Пирса.
— Не продолжай, Пирс, — шепчу я. — Что-нибудь еще появится на следующем аукционе.
Но Пирс смотрит на то, что держит помощник мясника, и кивает опять.
— Шестьдесят два. Есть шестьдесят два. Шестьдесят четыре? Шестьдесят четыре. Шестьдесят шесть?
Пирс кивает с побелевшим лицом.
— Шестьдесят шесть. Сзади — шестьдесят восемь? Шестьдесят восемь.
— Черт, — шепчет Пирс себе под нос; женщина перед ним оборачивается.
— Не делай этого, Пирс, — говорю я. Он свирепо на меня смотрит.
— Простите, сэр, это была ставка? Семьдесят?
— Да, — говорит Пирс первый раз вслух, спокойным голосом мученика. Он непроизвольно выдает себя. Ну и хорошо. Пусть другой несчастный ее получит, Пирс. Не губи себя.
— Семьдесят.
Я не говорю ничего. Я достаточно ему противостоял. Пирс молчит. Внимательный глаз аукциониста оценивает его борьбу. Он его не торопит. Шариковая ручка недвижима в его руке. В результате Пирс кивает опять.
— Семьдесят четыре. Семьдесят шесть? Есть семьдесят шесть. Сэр?
— Нет! Нет! — я шепчу Пирсу.
И наконец Пирс качает головой, побежденный.
— Семьдесят шесть. Есть еще предложения? Семьдесят шесть раз, семьдесят шесть два, продано за семьдесят шесть тысяч фунтов покупателю номер... сто одиннадцать.
Молоток опускается. В зале поднимается гомон. Выставлена следующая скрипка.
Пирс испускает длинный, на грани всхлипа выдох. Слезы разочарования и отчаяния в его глазах.
— Лот номер сто семьдесят один. Редкая, очень тонкой работы венецианская скрипка Ансельмо Беллозио...
8.4
— Это был последний лот на сегодня.
Прошло десять минут с продажи Роджери. Пирс все еще сидит, в то время как все вокруг него встают.
Наконец мы тоже поднимаемся. Стоящая у двери молодая женщина принимает поздравления. Она, похоже, в смятении. Должно быть, это она — невидимый покупатель сзади. Она глядит на Пирса и открывает рот, видимо чтобы сказать что-то утешительное, но передумывает.
Пирс останавливается и говорит:
— Простите меня, что я так долго ставил. Я так ее хотел. Простите. — И прежде чем она успевает ответить, он выходит в коридор, чтобы не сломаться окончательно.
— Мой мальчик, — говорит Генри Читэм и машет нам, приближаясь. — Мой мальчик. Что я могу сказать? Что делать? Она чувствовала, что скрипка была создана для нее. Вот так бывает: все идет ни шатко ни валко, и вдруг — страсть! Прямо электрическая. — Он вынимает коричневый носовой платок, чтобы вытереть что-то невидимое на подбородке. — Не знаю, утешит ли вас, — добавляет он, — но я уверен, что она бы пошла сильно выше. Ну, это диковинный мир. Но nil desperandum99 и все такое... до свидания, надеюсь, до следующего... ммм... А, здравствуйте, Саймон. Простите.
Вдруг я представляю себе племянника миссис Формби, отдающего с аукционного молотка мою скрипку, и чувствую животное желание превратить его цветущую физиономию в кровавое месиво. Мое сердце бешено стучит, кулаки сжимаются против человека, которого я едва знаю.
Пирс подносит руку ко лбу:
— Давай уйдем отсюда.
— Мне нужно в туалет. Я сейчас вернусь.
Я пробираюсь через редеющую толпу, девушка из «Уигмор-холла», которую я заметил раньше, приветствует меня:
— Добрый день, Майкл.