Лишённые сна
Шрифт:
— Как Лишённые сна?
— Лишённые?.. — переспросила Лана, погладив бледную щёку.
— Ты ничего не знаешь про это? Их же видели в начале осени, снова около моего дома, — пояснил Лёша, — о них мало чего известно, но много чего говорят. Они выходят из заброшенного магазина, идут по улицам, пугают всех, а потом возвращаются. Я слышал, что Лишённые сна это что-то вроде ангелов, всезнающих существ.
— Какие же знания можно получить, если никогда не спать?
— Одно дело иметь проблемы со сном и мучиться от бессонницы, а другое — не нуждаться во сне. Только вот за свои знания они платят страшными муками.
— И они знают всё-всё? — по-детски
— Да, — кивнул Лёша, — все так говорят.
Девушка помолчала с минуту, а затем вдруг выпалила:
— Лёшенька, я замёрзла, мне пора. Не обижайся, ты мне очень понравился, я бы ещё поговорила, но не могу.
— Конечно, конечно, — кивал он, — хочешь, увидимся завтра?
— Завтра… давай завтра, — говорила она, уходя.
Весь следующий день вновь шёл дождь.
Проснувшись под вечер, Лёша перекусил и направился в ванную, где намеривался побриться и принять душ. Именно в тот момент, когда тонкая струйка воды выбежала из крана, ударилась об кафель и, заглушив звуки Лёшиного дыхания, устремилась в слив, он впервые всерьёз задумался о своей смертности. Ему вспомнились слова Ланы: «Пока ты его слышишь — ты жив, и постоянно думаешь о жизни, а где жизнь, там и…» И что же она имела в виду? Смерть? Точно, её, вездесущую и неотвратимую. Лёша подумал, что вот так же вода текла из этого крана, когда он стоял перед ним совсем ещё ребёнком, затем подростком и юношей, и представил, как будет стоять на этом месте в последний раз уже совсем дряхлым стариком.
Его пробрала дрожь, он испугался, что рано или поздно вся жизнь останется за плечами, утечёт в водосток, подобно струйке воды, так же незаметно, как уже утекло детство; а умирать так не хотелось. И, казалось, причин для столь ранней паники совсем не было, но Лёша никак не мог успокоиться, утихомирить свой поток мыслей, что всё глубже и глубже закапывал его в тревогу и смятение.
Наконец он сдался, признал — да, я умру. Но долгожданная лёгкость не пришла к нему, и зловещий поток мыслей не завершился, а надменно сменил курс и перескочил на другую тему. Теперь Лёша, глядя прямо в глаза своему отражению и плавно проводя затупившейся бритвой по подбородку, думал, что слишком рано повзрослел и теперь совершенно не готов к взрослой жизни — в плане моральном. Его отражение мутнело, и вот, вместо юноши с тупой бритвой в руке стоял дряхлый старик, ничему не научившийся и толком ничего не повидавший за всю свою ничтожную жизнь, вернее, за своё бездумное существование.
Тогда юноша отпрянул от зеркала, запулив бритву в раковину, и, закрыв лицо руками, начал размышлять.
«Раз пока я существую как животное, то я и есть животное, а не человек, — определил он, тяжело выдохнув носом. — Человеку положено созидать, вот что, но с чего бы мне начать?»
Образ Ланы всплыл в тёмных водах его разъеденного одиночеством разума, Лёша вспомнил те чувства, что впервые за долгие годы проснулись в нём именно в тот вечер на скамейке слёз. И всё дело было в этой прекрасной девушке, только ей было под силу вытащить его из своеобразной комы, превратив из животного, запертого в своей клетке-квартире, в самого настоящего человека, — так решил юноша, и уже около полуночи он сидел на заветном месте, вдыхая запах мокрого асфальта.
Тихий шелест листьев; пустая детская площадка с качелями, горками и лесенками всех мастей; умиротворяющий гул трансформаторной
Юноша сидел полчаса, час, но Ланы всё не было. Он не верил ей, не может такого быть, чтобы он кому-то понравился. Всё произошедшее казалось ему сном, бредом сумасшедшего, приятным видением, но никак не реальностью. Лёша полагал, что девушка говорила всё это из жалости, глупости или женской наивности, и никак не мог успокоиться, приняв тот факт, что он наконец-то встретил свою судьбу.
Ему представлялся большой эшафот с двумя изрубленными плахами: на одной лежало Лёшино сердце, а на другой — его одиночество, печаль и вся та боль, что коптилась в душе долгие-долгие годы. Меж плах стоял палач, он медленно поднимал тяжёлый молот всё выше и выше над собой, готовый в любой момент с размаху ударить по одной из плах; и руки его уже дрожали, значит, вот-вот свершится удар и либо принесёт юноше немыслимое счастье, либо окончательно его добьёт; а палачом была Лана. Это ожидание сводило Лёшу с ума; сердце безудержно колотилось, готовое принять любой расклад, но мизерный шанс на спасение маячил где-то вдалеке: быть может, ещё не всё потеряно?
— Господи… ну когда же, господи! — шёпотом причитал он, сжимая колени дрожащими руками.
Она подошла незаметно, присела рядом и нежно обняла его за шею. Лёша посмотрел на неё и, не совладав с нахлынувшими чувствами, резко поцеловал Лану в сухие потрескавшиеся губы.
Во время поцелуя он весь дрожал — не от страха или волнения; странное чувство рождалось в нём в тот момент, то самое чувство, с которого берёт своё начало любовь.
По щекам девушки побежали тёплые струйки, они добрались до губ, и Лёша, почувствовав солёный привкус, не сдержался и тоже пустил слезу.
— Расскажи мне ещё о Лишённых сна, — просила Лана, крепко сжимая его руку, — пожалуйста.
— Я совсем мало о них знаю… может, ты хочешь узнать что-то конкретное?
— Мне бы… — вздохнула она, приложив ладонь к щеке, — знаешь, я сейчас болею.
— Ты простудилась? — спросил Лёша, нежно погладив её по предплечью. — Или что-то с зубами? Я ещё вчера заметил: ты держишься за щёчку.
— Стоматит… нет, это осложнение, — Лана стыдливо отвела взгляд и молча стянула с себя шапочку, обнажив совершенно лысую голову.
Лёша всё понял. Поджав губы, он смотрел на девушку с такой грустью и чувством, что, казалось, весь мир сейчас меркнет для него, сгорает дотла; и всё было в этих глазах: влюблённость, обида, трепет и боль, очень много боли.
А она всё продолжала:
— Аппетита нет уже очень давно, я целыми днями мечусь туда-сюда и никак не могу успокоиться, а под вечер всё начинает гореть… но ночью меня отпускает и, знаешь, в эти минуты я начинаю думать… ну, а не стоит ли мне самой закончить это? Раз — и всё, ищите меня в Вереечке.
— Вереечке?
— Да, это за городом, — Лана поморщилась, потёрла маленький носик и посмотрела на руку — та была в крови, — опять! — расстроилась девушка.
— У тебя есть, ну, салфетка или платок? — растерялся Лёша.
— Да, — говорила она, доставая из кармана куртки замызганный кусочек ткани, — не пугайся, Лёшенька, у меня часто такое.
— Всё из-за болезни, да?
— Из-за химии, она меня спасает, но, видимо, большой ценой. Вливают больше литра яда, а ему что плохие клетки, что хорошие, — всё равно. В первые часы даже ходить сама не могу, как будто три бутылки шампанского в одного влила.