Лишний в его игре
Шрифт:
Я вроде не глупый, не эгоист. Я понимаю, как много делает для меня мама, я очень ее ценю и люблю. Но ощущение такое, словно мы говорим на разных языках, где значения слов прямо противоположны. «Да» на ее языке — это «нет» на моем, а «хорошо» — это «плохо». Ну и как нам понять друг друга? Я хоть пытаюсь, а она — нет! Якобы все, что она делает, из лучших побуждений. А тем временем ее «лучшие побуждения» мне катастрофически вредят! Но она упрямо не желает это признавать. Ей так проще. Разве это не эгоизм?
В эту минуту я маму просто… ненавижу. Как так можно? Ей
Это… Это полный Трансвааль-парк!
Я разворачиваюсь и громко топаю в свою комнату. Захлопываю дверь с такой силой, что трясутся стены. Беру чистую тетрадь и маркеры, валюсь на диван. Рисую придуманный эскиз.
Сколько времени, сил и денег я вложил в свой стафф! И в один день мама просто обесценила мой труд, да что мелочиться — всю мою жизнь. В очередной раз ткнула меня носом в то, что я в этом доме никто и права голоса не имею. Несправедливо. Я будто раб! Вот бы побыстрее стукнуло восемнадцать… там свобода.
Ну ничего, ей меня не сломать. Я начну все заново. Накоплю, куплю все новое. И больше не буду держать вещи дома, отнесу на хранение к кому-нибудь из моей крю.
Я злобно придумываю план мести маме. Устрою ей бойкот. Больше ни слова от меня не дождется! Расскажет ли она что-то или спросит — ответом ей будет могильная тишина. Представляю, как проходит одна неделя, вторая, а я все еще не разговариваю с мамой. Она все острее чувствует вину, нервничает. Расстраивается, не может спать по ночам. И в конце концов она извиняется передо мной и предлагает купить мне все то, что выбросила…
Мысли прерывает аккуратный стук. Мама входит, но скромно останавливается на пороге. Хмыкаю. Изображает, что уважение чужих границ для нее что-то значит.
Делаю вид, что не замечаю ее появления. Громко дышу, показывая все пренебрежение к ней. Что бы она сейчас ни сказала — я буду молчать.
— Тебе одежду для школы погладить на завтра?
Молчу.
— Ярослав? Так погладить или нет?
Молчу.
— Значит нет. Что ж, иди в мятом. — Мама пожимает плечами и добавляет: — Я в магазин собираюсь. Тебе что-нибудь купить?
Возникает напряженная пауза. Внутри меня идет мучительная борьба.
— Да, мороженку, — в конце концов тихо говорю я. А затем стыдливо добавляю:
— Фисташковую с шоколадной крошкой.
Губы мамы трогает едва заметная победная улыбка.
Даня
11
Ярослав снова за меня вступается — на литературе, когда Елена Андреевна раздает тетради с проверенными сочинениями. Мы писали
Неверная интерпретация проблематики.
Существенные ошибки в характеристике героев.
Неправильное определение жанра.
Я поднимаю руку и прошу пояснить комментарии. Я твердо убежден в том, что Елена Андреевна специально занизила мне оценку, ведь я снова не сдал деньги.
Она со сладкой улыбкой отвечает, что я не уловил суть главной проблемы пьесы. Это будущее России, а не конфликт поколений, и автор ясно дал понять, какую проблему он считает более важной. Но тут Ярослав поднимает руку:
— Это он сам вам сказал?
По классу пробегают тихие смешки.
— Все свои мысли автор вложил в текст. — Елена Андреевна улыбается еще слаще и с силой впивается бордовыми ногтями в обложку моей тетради. — И если внимательно прочитать произведение, можно легко понять суть.
Бросив тетрадь на нашу парту, она переходит к другой теме, показывая, что дискуссия окончена. Ярослав открывает мою тетрадь, читает ее комментарии. Больше не лезет спорить. Но только до следующего урока.
Там Ярослав внезапно достает из рюкзака книгу. Затем еще одну. И еще. И какую-то методичку. И два учебника. И еще. Стопка книг на парте доходит ему до носа. Урок начинается с его поднятой руки. Елена Андреевна, чуя, чем пахнет дело, долго игнорирует Ярослава, но потом не выдерживает и дает ему слово. И тут начинается…
Кажется, два минувших дня Ярослав провел в библиотеке, не ел и не спал. Он просто заваливает Елену Андреевну аргументами в пользу моей трактовки «Вишневого сада». Класс замирает, никто даже не дышит. А у меня едва не остановилось сердце, настолько это потрясающее зрелище. Ярослав снова меня защищает: со всеми своими энергией, яростью и упрямством.
Он приводит в пример отзывы критиков того времени, слова других авторов, множество исследований. Вывод Ярослава прост: однозначных ответов на поставленные вопросы нет, критики спорят до сих пор и по поводу определения жанра, и насчет проблематики, и по вопросам отношения автора к своим героям. В общем, он ее уделал! И она это понимает, расплывается в еще более широкой улыбке, хотя внутренне наверняка в бешенстве. Но она не покажет этого. В отличие от англичанки, Елене Андреевне важна репутация среди учеников, поэтому она сейчас не упрямится и даже высказывает Ярославу свое восхищение. В итоге мою оценку она меняет на четыре/четыре, а ему ставит пятерку за наблюдательность и упорство.
После урока на перемене я догоняю Ярослава. Не могу больше молчать.
— Почему ты это делаешь? — спрашиваю я.
— Что именно?
— Защищаешь меня.
Он хмыкает и закатывает глаза:
— Хмурь! У тебя мания величия. Я это делаю не ради тебя.
Меня трясет от его насмешливого тона. Но я не отстаю:
— Тогда зачем?
Он смотрит на меня свысока и хвастливо заявляет:
— Может, я просто супергерой? Борюсь со злом и несправедливостью в этом мире.