Листья травы (Leaves of Grass)
Шрифт:
свежести от нее
и от ее одежды.
Отец, сильный, поглощенный
делами, раздражительный,
грубый, переменчивый,
несправедливый,
Подзатыльники, быстрая громкая
речь, когда он торгуется
до хрипоты ради выгодной
сделки,
Семейный уклад, привычные
словечки, гости, вещи
и сладкая на сердце тоска.
Привязанность, с которой не
совладать, ощущенье всего,
что окружает тебя, и
а вдруг все окажется
сном?
Дневные сомненья, и сомнения
ночи, и желанье узнать: так
ли это все и как именно,
Такое ли все, каким оно кажется,
или все это только
проблеск и промельк?
Люди, снующие по улицам
городов, - что они, как
не промельк и проблеск?
А сами улицы, фасады домов,
товары в витринах,
Экипажи, фургоны, тяжелые
настилы пристаней, скопления
и заторы у переправы,
Деревня на взгорье, когда издали
видишь ее на закате
с другого берега быстрой реки,
Тени, отсветы сквозь дымку, на
колокольне, на крышах,
там, за две мили отсюда.
А тут рядом шхуна, сонно
дрейфующая вместе с отливом,
с маленькой лодкой, зачаленной
за кормой,
Или сумятица теснящихся волн,
всплеск ломких гребней,
удары прибоя,
В высоком небе пожар облаков и
вдали полоса коричневой
отмели, затерявшейся в чистом
недвижном просторе,
И горизонт, и пролетевшая чайка, и
запах соленых лагун,
водорослей, ила, -
Все это стало частью ребенка, - он
рос с каждым днем,
и каждый день видел новое, и не
перестанет расти,
будет всегда расти с каждым
днем.
ГОРОДСКАЯ МЕРТВЕЦКАЯ
Праздно бродя, пробираясь подальше
от шума,
Я, любопытный, замедлил шаги у
мертвецкой, у самых ворот.
Вот проститутка, брошенное жалкое
тело, за которым никто
не пришел,
Лежит на мокром кирпичном
помосте,
Святыня-женщина, женское тело, я
вижу тело, я только на него
и гляжу,
На этот дом, когда-то богатый
красою и страстью, ничего
другого не вижу,
Промозглая тишина не смущает меня,
ни вода, бегущая
из крана, ни трупный смрад,
Но этот дом - удивительный дом, -
этот прекрасный
разрушенный дом,
Этот бессмертный дом, который
больше, чем все наши здания,
Чем наш Капитолий под куполом
белым с гордой статуей там,
наверху, чем все старинные
соборы с вознесенными в небо
шпилями,
Больше
несчастный, отчаянный
дом,
Прекрасный и страшный развалина-
дом, обитель души, сама
душа,
Отверженный, пренебрегаемый
всеми, - прими же вздох моих
дрогнувших губ
И эту слезу одинокую, как поминки
от меня, уходящего,
Мертвый дом, дом греха и безумья,
сокрушенный, разрушенный
дом,
Дом жизни, недавно смеявшийся,
шумный, но и тогда уже
мертвый,
Месяцы, годы звеневший,
украшенный дом, - но мертвый,
мертвый, мертвый.
ЭТОТ ПЕРЕГНОЙ
<>
1
<>
Вдруг что-то ошеломило меня, когда
я думал, что я
в безопасности,
И я бегу из любимого тихого леса,
Я не стану бродить по лугам,
Я не пойду, не разденусь, чтобы
встретиться с моим
любовником - морем,
Я не стану прижиматься моим телом
к земле, чтобы ее тело
обновило меня.
Почему же ее не тошнит, эту землю?
Как можешь ты жить на земле, ты,
весенняя зелень?
Как можешь ты давать мне здоровье,
ты, травяная кровь, кровь
корней, плодов и зерен?
Разве изо дня в день не пихают в
тебя, о земля, пораженные
болезнями трупы?
Разве каждый материк не набит до
краев мертвецами?
Куда же ты девала эти трупы, земля?
Этих пьяниц и жирных обжор,
умиравших из рода в род?
Куда же ты девала это тухлое мясо,
эту вонючую жижу?
Сегодня их не видно нигде, или,
может быть, я заблуждаюсь?
Вот я проведу борозду моим плугом,
я глубоко войду в землю
лопатой и переверну верхний
пласт,
И под ним, я уверен, окажется
смрадное мясо.
<>
2
<>
Вглядитесь же в эту землю!
Рассмотрите ее хорошо!
Может быть, каждая крупинка земли
была когда-то частицей
больного - все же смотрите!
Прерии покрыты весенней травой,
И бесшумными взрывами всходят
бобы на грядах,
И нежные копья лука, пронзая воздух,
пробиваются вверх,
И каждая ветка яблонь усеяна
гроздьями почек,
И пшеница с таким бледным лицом
воскресает из своей
усыпальницы,
И начинают опять покрываться
зеленоватым туманом