Лита

Минчин Александр

— Как Алеша скажет, так и будет, — говорит Лита.

— А почему вам не оставить обе пары? — говорит моя мудрая мама.

— Это дорого.

— Если бы продать третью пару дороже, то она оплатила бы вам вторые сапоги, — продолжает рассуждать моя мама.

— Ой, я знаю место, где все всё продают, — на Неглинке.

— А дядя милиционер туда не приходит? — говорю я.

— Я же быстро, Алешенька, через час вернусь и буду очень осторожна.

Я молчу, зная, сколько приключений

это за собой повлечет. Мама одобрительно кивает, и Лита, восприняв мое молчание за согласие, уезжает.

Через полтора часа она появляется сияющая.

— Я продала в два раза дороже! — и высыпает деньги на стол. — Меня чуть не разорвали…

— Кто?

— В женском туалете, все хотели такие же сапоги!

Это было начало, невинное. У Литы оказался уникальный дар: все, чего она ни касалась, продавалось в два-три раза дороже.

— Может, вам взять еще пары две, и тогда вы оплатите свои первые сапоги и еще вам на дорогу останется.

— А директор даст?!

— Конечно, я ему позвоню и на всякий случай попрошу отложить — пять пар.

— Как хорошо! Спасибо большое!

— Какую дорогу, мам?

— Разве вы не едете с Литой в деревню?

Я с удивлением смотрю на юную участницу заговора. Они сошлись гораздо ближе и интимней, чем я ожидал. Мама была просто влюблена в Литу, и та отвечала ей тем же. О, эти женские влюбленности и страсти.

Лита на следующий день продает все пять пар сапог, ставя рекорд: одни из них в два с половиной раза дороже. И мы решаем отпраздновать это в ресторане… Потом я передумываю и говорю: лучше дома. Она тут же соглашается:

— Хоть на луне.

Ее глаза ласкают меня.

Она покупает маме цветы и большую коробку шоколадных конфет в благодарность. Мы пьем шампанское и обедаем вместе.

Поздно вечером приезжаем домой на Власова. У нее оказывается куча денег, которую она выкладывает на стол. И говорит, что это всё мои, так как без меня их бы не было. Ей нравится, когда есть деньги, ей хочется, чтобы я их тратил.

Ночью она обнимает мое тело и сжимает его крепко-крепко.

— Алешенька, я так счастлива.

— Чему?

— Что мы поедем в деревню. Что есть деньги.

— Я не хочу, чтобы ты этим занималась.

— Но я это только для тебя делала. Я не хочу, чтобы ты ходил без копейки. И зависел…

— Лита!..

— Хорошо, любимый, как ты пожелаешь.

Ее язык касается моей шеи.

— Я так хочу тебя, но у меня…

Я не обратил внимания, что она в трусиках.

— Но я могу поцеловать тебя… там. — И она начинает соскальзывать вниз. Я резко дергаю ее за волосы наверх. Меня начинает колотить дрожь. И озноб.

— Хорошо, хорошо, я не

буду. Только не волнуйся так…

Я до сих пор не мог пересилить себя — поцеловать ее в губы… А ее ничего не волнует. Или она…

Приникнув к моему плечу, Лита засыпает, сексуально дыша.

На следующее утро я отвожу ее на Смоленку, и мы рассчитываемся с директором, она благодарит его. Он тут же предлагает четыре пары английских туфель. Лита ему, по-моему, нравится. Явно все четыре пары она не оденет на себя. Но туфли красивые, таких в продаже нет. Вся жизнь — по блату.

Я хочу, чтобы у нее все было, хоть она и не заслужила, модное, красивое, удобное, и я сдаюсь. На сей раз я еду с ней. Она продает две пары и оставляет две себе. И все равно остается куча денег.

(Я даже не представлял, что так легко можно «делать деньги».) «Приходите еще», — на прощание говорит директор.

Она, счастливая, уносится домой собираться — завтра мы уезжаем.

Я звоню ей спросить что-то, но она побежала на почту давать телеграмму. Все делается в последний момент. К вечеру она приезжает с большой красивой сумкой и сразу просит прощения, что на такси.

— Но ведь еще светло, — делает она наивные, невинные глаза.

— Ты туда навсегда переселяешься? — говорю я, не поддаваясь ее чарам.

Она виснет на шее.

— Просто я хочу тебе очень нравиться. И одевать разные наряды. Алешенька, я так рада, что ты в хорошем настроении! Я обещаю тебе его никогда, никогда больше не портить. И быть самой послушной Литой. Ты увидишь, даже если мне придется переломать себя.

— Не надо ломатьсебя, — говорю я.

Она целует своими красивыми губами мои глаза. Задерживая веки в маленьком объятии. Объятии губ.

(Мне так хочется поцеловать ее губы… Но они осквернены.)

Почему они посмели осквернитьее?!.

Я напрягаюсь и вырываюсь из объятий.

— Что случилось, Алешенька? — Она как чуткий барометр.

— Так, вспомнил…

— Пожалуйста, не думай ни о чем. Я все сделаю, чтобы тебе было приятно. Ты достоин в этой жизни лучшего, и я молю Бога, чтобы у меня хватило сил и энергии…

В восемь утра мы уже торчим на автобусной остановке на краю географии, у черта на куличках, и Лита, исчезнув, возникает с купленными билетами.

— Но сидячих уже не было — с грустью говорит она, — придется стоять. А это три часа…

Даже рано утром, когда красивые женщины не ходят по улице, она прекрасно выглядит, лицо ее красиво.

На нас все обращают внимание, не на меня, конечно. Мне не нравится, что она привлекает всяческое внимание. (Потом случаются приключения…)