Лита

Минчин Александр

Она подошла, я посмотрел в ее глаза. И увидел в них…

— Хочешь я искупаю тебя? Ты такой беззащитный в ванне…

От неожиданности я рассмеялся.

— Хочу.

Она раздевается, мы не столько

купаемся, сколько занимаемся любовью в ванне. Мне нравилось, когда она меня купала. Отчего я не могу ответить на эти чувства в ее глазах? Хотя бы такими же. Викины пальцы скользят по моему телу.

Через два дня он заехал опять, без звонка. Мне неудобно было не впустить человека. Бутылки стояли на том же месте, на столе, нетронутые. На этот раз он их открыл. Вместе с вином в меня вливался яд его новых слов. (Как высокопарно. Но должно же в этой жизни хоть что-то быть написано высоким штилем.)

Уже два раза я видел, как она шла за мной, на далеком расстоянии, боясь приблизиться.

На перемене меня опять ловит Светочка.

— Алешенька, весна на дворе.

— Что бы это значило?

— По весне все чувства взрослеют…

— Каким образом, Светочка?

— Я не могу тебе здесь объяснить.

— А показать?

— Тем более. — Она улыбается. — Мы должны встретиться вне стен института, и тогда я тебе и покажу, и объясню.

Я

знаю, что в этот раз мне не выкрутиться. Я и не пытаюсь. Весна на дворе… Мы договариваемся на послезавтра, у станции метро «Кировская». Может, она сможет вылечить эту страшную болезнь в моей душе? Вряд ли, такого лекаря не родилось еще.

Вечер, кончаются занятия, я иду к метро, через час у меня встреча. Я почему-то вспоминаю парк, как тонкие пальцы истерически тянутся ко мне. Сзади слышу шаги. Шаги, мягко ступая, следуют за мной. Я, не понимая почему, прохожу мимо метро и иду по какой-то аллее, не останавливаясь. У меня еще есть время. Хорошее объяснение…

Она следует за мной сзади, почти шаг в шаг. И вдруг я слышу голос, от которого у меня стынет кровь в жилах:

— А-алеша, можно я…

1993–1995,

Нью-Йорк.

Пост эпиграф

Мы стали: злые, жадные, нечистые, предающие, обманывающие, насилующие, уничтожающие, и еще сто эпитетов.

КОНЕЦ РОМАНА