Лита
Шрифт:
— Она неделю просила меня этот телефон, чтобы вернуть какой-то шприц. Не выдержав, я спросила, почему она не вернет его через Алешу? Она промолчала.
В пятницу вечером она вся разоделась, расфуфырилась в самое лучшее. Красивое белье… Я думала, она едет встречаться с тобой. Оказалось, нет… Я спросила: «Для того чтобы вернуть шприц, нужно такодеваться?» Она сказала, что будет через два часа и чтобы я не говорила глупости. Тогда я закрыла дверь собой и сказала, что никуда ее не пущу. У меня зародилось предчувствие. Она сказала, чтобы
Вернувшись через два дня, она сказала, что была у Марты, ее подруги, где нет телефона. Потом… она исчезала еще несколько раз, по нескольку ночей. Однажды я спросила ее, соображает ли она, что она делает. Она сказала, что ничего не делает, проводит время со своей новой подругой, ей скучно сидеть дома.
Видимо, у меня был очень неважный вид, так как Вера остановилась.
Значит, этопродолжалось какое-то время… А был не случайный раз. Я все пытался найти объяснение… Опять измена, опять предательство. Кровосмешение — с братом. Я не верил в этот бред, но бред был реальностью.
— Алеша, я думаю, Вера не должна была тебе этого рассказывать, так как…
— Вера все правильно сделала. — Я взял ее руку и поцеловал. И вышел из машины.
— Можно мы будем тебе иногда звонить? — услышал я его голос. И, ничего не ответив, пошел по улице дальше.
Ночью я не сплю, раскладывая все на составные части: семь днейпросила; переступаетчерез сестру у двери; «она со своей подругой»; ей скучносидеть дома; не появляется днями, ночами…
Все ложь, ложь, ложь. Сколько лжи! Какое упорство — целых семь дней… Сколько напора — добитьсясвоего. Кровосмешательства. Кровосмешения. Спермосмешения. И это после всего того, что было, было, было, было!..
Я бью кулаком в подушку. Голова раскаленная, в ней все трещит, горит, как от огня. Блядь, блядь, сучка с тонкой талией. Змея. Ведь больней не могла ужалить, выбрала самое сокровенное — родного брата. Как ей не страшно было, когда ехала первый раз, открывала рот, составляла слова, влажнела между ног, возбуждалось в чреслах желание, подставляла губы для первого поцелуя, с кем! Тонкие пальцы касались его…
Я бью головой об спинку. Выбить эти святотатствующие мысли. Как страшно, господи… за что мне… За что меня? Я виноват?..
Суббота, отец за завтраком начинает свою проповедь.
— И сколько ты думаешь со своим братом не разговаривать?
— Я, по-моему, просил тебя не произносить его имени в моем присутствии.
— Из-за какой-то бляди, потаскушки, которая не знает, на какой еще сесть…
— Остановись, мне это неинтересно.
— Ты готов навсегда отказаться от своего брата и никогда с ним не разговаривать?
Я
— Я тебя просил… — шепчу я.
Он с ненавистью и недоумением смотрит в мои глаза.
Из комнаты, где она лежала со мной после изнасилования, из комнаты, где я впервые окончательно вошел в нее и она перестала быть девушкой, из комнаты, с которой столько связано, — я снимаю трубку и звоню…
Я слышу, как отец требует меня за стол, я, хлопая дверью, выхожу из дому.
Я приезжаю и сижу в другой комнате, где она заразила меня венерическим заболеванием. Которым заразили ее во время изнасилования. По местам венерической славы! Если только оно было. Какие милые мысли сопутствуют мне из квартиры в квартиру, каждый день, каждый час моей жизни.
Наверное, шизофрениками становятся медленно.
Иларион суетится, накрывая что-то на стол, наливая.
— Алексей, у тебя хреновый вид. Что-то он мне не нравится. Давай выпьем!
Я пью, даже не чувствуя что.
— А теперь закусим.
Я жую, не понимая зачем.
— Илариоша, дома очень тесно…
— То есть невмоготу, — улыбается он.
— Ты не Юнг, случайно?
— И не Фрейд, и не Фромм, но по твоему виду…
— Иларион, когда-то ты меня выручил, здорово…
— Пустяки, что ты все помнишь!
— Добро стало редкостью. Редкая вещь, его надо помнить, всю жизнь.
— Ты не Толстой, случайно?
— И не Тургенев, и не чахоточный Чехов. Добро и зло, эти понятия… — я запнулся.
— Давай еще выпей, может, в голове легче складываться слова будут. Как тебе настойка? Из лучшего спирта и ягод.
— Я не распробовал.
— Потому что ты занят библейскими вопросами, а жизнь проста, она черно-белая и идет полосами, то идет черная полоса, то идет белая. А ты все усложняешь…
— Иларион, почему существуют предательства и измены?
— Они существовали испокон веков, с возникновением рода человеческого. Библия кишит примерами, возьми двух братьев, Авеля и Каина…
Я вздрогнул.
— Почему женщина изменяет? Лжет… Ведь проще уйти.
— Ты что, ненормальный — хочешь от женщины постоянства?! Ты хочешь понять женщину?
Он поднял рюмку и с грустью посмотрел на меня:
— В этом причина?
— Нет…
— Тебе надо много выпить, чтобы отрезветь, привести свою голову в порядок. А потом я поведу тебя в кабак, где играю, слушать джазовую музыку.
— Причина — в неудовлетворенности яствами, которые преподносит жизнь на блюде существования, — сказал я ни к чему. И никому.
— Как высокопарно, а попросту?
— Я не удовлетворен жизнью и всем, что в ней происходит.
— Чем я могу тебе помочь? Но выпьем сначала, глядишь, и жизнь светлей покажется.
Выпили, я не закусил.
— Мне нужна квартира, хочу побыть один.
— На ловца опять зверь бежит. Мой приятель — диктор программы новостей на английском языке, уезжает на стажировку в Австралию на шесть месяцев.