Литературная Газета 6299 ( № 44 2010)
Шрифт:
Твардовский (через паузу): Всё-таки Ахмадулину.
Я: И можете сказать почему?
Твардовский (опять через паузу): У неё самый богатый запас слов, у этой татарки. Она слышит рифму, где её никто не услышит. В её стихах неожиданные рифмы. Они возникают, когда их совсем не ждёшь.
Будучи ведущим в нескольких вечерах поэта (Ахматова навсегда запретила женский род от слова поэт – поэтесса), я за кулисами ловил рифмы в стихах Ахмадулиной, а потом разыскивал эти чудеса в томиках её сочинений. Почти в каждом из её стихотворений есть рифмы, которые я не встречал больше нигде и никогда. Я очень люблю сборник
Так вот рифмы, наугад, чтобы подтвердить слова Твардовского. Сглаза – гасла, вниз – ресниц, мха – мгла – это всё из одного стихотворения, и там же: валун – весь ум, волновало – Валаама, повесть – новость. Другое стихотворение: лицемерно – целебно, свершён – сверчок, танца – расстаться. Первое стихотворение посвящено Пушкину, второе – Лермонтову. Я неслучайно выбрал именно стихи, посвящённые мастерам рифмы, но из другого века, когда и рифмы были другими, попроще. Ахмадулина появилась после Маяковского и Пастернака, но интуитивно вобрала в себя весь их опыт стихосложения, ни в чём им не подражая. Помню, как взволновал меня финал её поэмы «Моя родословная», где отчество поэта «Ахатовна» зарифмовано со словом «охаяна». Так вот рифмы Ахмадулиной запомнились мне, как созвучия наших классиков.
Один наглый журналист, вообразивший себя поэтом, кричал на каком-то совещании: «Глагольные рифмы сегодня недопустимы! Стыдно сегодня рифмовать глаголы!» Я спросил: «А как же быть с глаголами блещут – плещут, идёт – плывёт?» «Это позор! – закричал темпераментный журналист. – Стихи графомана». Я возразил: «Но ведь человечество с самого детства привыкло, что:
В синем небе звёзды блещут,
В синем море волны плещут;
Туча по небу идёт,
Бочка по морю плывёт.
Ответ графомана я не расслышал из-за смеха и аплодисментов аудитории.
Не думаю, что поэты задумываются при сочинении стихов, где мужская рифма, где женская, где рифмы, где ассонанс. «Блок – настоящий Моцарт на сочетании звуков». Это не я сказал, а Корней Иванович Чуковский – лучший из литературоведов. Сам я никогда не писал и не учил стихов. Они входили в мою память без разрешения, причём не строками, не строфами, а целыми поэмами. Просто перечитываешь, обычно уже в постели перед сном, полюбившиеся тебе четверостишия, а утром повторяешь их про себя, иногда вслух, а если что-то забыл, заглядываешь в книжку. Так на всю жизнь обосновалась в моей памяти первая глава «Облака в штанах» и пролог «Возмездия» Блока. «Онегина» я знал с раннего детства. Мой отец, потомственный царскосёл, читал мне Пушкина, когда мне было то ли три, то ли четыре года, не заботясь о том, что я понимаю, что не понимаю. Пушкинский роман в стихах начался в моей детской головке с четверостишия:
…Встаёт заря во мгле холодной;
На нивах шум работ умолк;
С своей волчихою голодной
Выходит на дорогу волк.
Именно с этой строки начинается моё вечное увлечение стихами. Так произошло и с Ахмадулиной.
Я объявил вечер Беллы Ахмадулиной
…Жена литературоведа
Сама литературовед.
Две строчки без единого эпитета, а я уже представил себе воочию этих персонажей. На следующий день следопыты, то есть библиографы из моей любимой театральной библиотеки, по двум строчкам нашли мне всё стихотворение со скромным названием «Описание обеда». Я запомнил его сразу, за исключением нескольких строф, и, ни в коем случае не уподобляясь героям этого произведения, рискую разобрать этот стих как ярчайший пример юмора поэта.
Как долго я не высыпалась,
писала медленно, да зря.
Прощай, моя высокопарность!
Привет, любезные друзья!
Да здравствует любовь и лёгкость!
А то всю ночь в дыму сижу,
и тяжко тащится мой локоть,
строку влача, словно баржу.
Ну вот опять удивительные рифмы: высыпалась и высокопарность, лёгкость и локоть и метафора – «строку влача, словно баржу». Дальше следует начало сюжета. Короткое стихотворение имеет чёткий сюжет на уровне рассказов Антоши Чехонте.
…Я пред бумагой не робею
и опишу одну из сред,
когда меня позвал к обеду
сосед-литературовед.
Далее автор обрисовывает нам героев. Обрисовывает, что называется, в действии без каких бы то ни было прилагательных.
Литературовед:
Он обещал мне, что наука,
известная его уму,
откроет мне, какая мука
угодна сердцу моему...
Литературой мы дышали,
когда хозяин вёл нас в зал
и говорил о Мандельштаме.
Цветаеву он тоже знал.
Он оценил их одарённость,
и, некрасива, но умна,
познаний тяжкую огромность
делила с ним его жена.
Для хороших комедийных актёров этих строф было бы вполне достаточно, чтобы создать роли, как для режиссёра хватило бы одного четверостишия, чтобы организовать на сцене или в кадре точную атмосферу: