Литературная Газета 6375 ( № 23 2012)
Шрифт:
– Какая баба Дуся?
– Ты должен её помнить. Маленькая такая старушка на первом этаже в угловой квартире жила. Помнишь? Ты ещё пацанёнком был, когда её муж умер. Они на фронте поженились, вместе всю войну прошли. Вернулись, сын родился, а вскоре дяди Феди не стало. Сердце не выдержало - рядом осколок сидел, врачи опасались его удалить. Он сдвинулся, и дядя Федя помер. Сильно горевала баба Дуся. Но назад мужа не вернёшь, а сына надо было ставить на ноги. Женька-то был постарше тебя. Вот и пришлось ей не только трудиться на производстве, но и после работы ходила по подъездам, мыла полы. Подрабатывала, чтобы сыну отправить все деньги. Он в институте где-то учился[?]
–
– Это же она таскала постоянно вёдра с водой по подъездам? У неё была ещё привычка угощать малышню со двора конфетами. Точно?
– Да. Ребятишки её любили. Как увидят, что она вышла из подъезда, так сразу к ней бежать. Знали, что у бабы Дуси всегда есть карамельки в кармане. Тихая была, спокойная, - сказала мать.
– А сын, Женька, здоровый такой парень. Он же в другом городе учился, так?
– спросил я у матери.
– Да, уехал.[?] Как укатил в институт, так больше ни разу не появился. А она горбатилась, чтобы там его содержать. После её смерти я сколько раз писала ему, что мать оставила для него этот свёрток на память, а он так ни разу не отозвался, - с горечью в голосе проговорила она.
– Ты же с Пашкой тогда помогал нашим мужикам со двора гроб на машину поднимать. Не забыл?
Я помнил бабу Дусю и её похороны[?]
Тихая и незаметная старушка с лицом, иссеченным морщинами. Постоянно в одной и той же юбчонке, латаной кофточке и линялой косынке, а зимой в старой, побитой молью, шали.
Мороз или снег, дождь или жара, а баба Дуся тащила в очередной подъезд тяжёлые веёдра с водой. Убирала мусор и отмывала бетонные полы от грязи. И сколько я вспоминал бабу Дусю - она оставалась в моей памяти маленькой, сухонькой, словно время не касалось её.
Умерла она в конце марта. Так же тихо и незаметно, как и жила.
Мать, возвращаясь из магазина, зашла к ней, чтобы оставить молоко и хлеб, и увидела, что она лежит на диване, будто решила отдохнуть немного от этих проклятых вёдер. Мать тихо прошла на кухню. Оставила на столе покупки и хотела выйти, чтобы не потревожить бабу Дусю. И вдруг что-то почувствовала - подошла к дивану. Свернувшись калачиком, баба Дуся не дышала, а рядом с ней лежал старый потёртый альбом с фотографиями, тетрадный лист, и в пальцах была зажата ручка.
Хоронили её на собранные соседями деньги. До последней минуты ждали сына. Хоть он и прислал телеграмму, что приехать не может, и просил соседей, чтобы похороны матери прошли без его участия.
Бабу Дусю хоронили в промозглый, холодный мартовский день. Сильный ветер гнал по небу низкие серые тучи, из которых сыпал то сырой снег, то мелкий, похожий на водяную пыль, дождь. Под ногами чавкало грязное месиво из снега и воды. Дома стояли сырые и мрачные. По окнам, словно слёзы, стекал тонкими струйками снег вперемешку с дождём.
Женщины в чёрных платках, мужики с хмурыми лицами заходили в квартиру проститься с бабой Дусей и, выходя, вытирали украдкой покрасневшие глаза. За много лет я первый раз увидел её в новой одежде, купленной соседками.
Читали молитвы старушки в тёмном. Пахло ладаном, какими-то травами и ещё чем-то неуловимым и непонятным тогда для меня. Запахом тлена[?]
Меня поразило её лицо. Куда-то пропали, разгладились все морщины. Ушло выражение постоянной заботы, и казалось, что она отошла от всех этих мирских дел, хлопот и находится где-то там - далеко от всех нас[?]
На
Машина медленно поехала по двору, и все соседи тихим шагом пошли за ней, неся в руках венки из искусственных цветов. И лишь на грязном снегу остались лежать живые ярко-красные гвоздики[?]
– Мам, а можно посмотреть, что в свёртке?
– попросил я.
– Гляди[?]
Я осторожно развернул холстину и снял крышку со старой коробки. Потёртый альбом с пожелтевшими фотографиями и ещё один свёрточек. Открыл его - и застыл.[?] Передо мной лежали потускневшие от времени два ордена Славы, орден Красной Звезды, несколько разных медалей, среди которых - "За отвагу" и "За взятие Берлина". А рядом с ними - старенький открытый конверт и неровно оторванный тетрадный листочек, на котором было написано корявым почерком: "Женечка, сыночек! Я очень прошу тебя, выбери время, приезжай в родной дом. Чувствую, что недолго я проживу. Тебя поскорей бы дождаться, взглянуть, каким ты стал, да обнять в последний раз. Жаль, но оставить на память нечего, лишь альбом, где мы с отцом и ты - маленький. Больше у меня ничего нет, кроме медалей и орденов, что мы с папкой твоим на войне получили. Приезжай. Так хочется увидеть тебя в последни[?]"
Письмо оборвалось[?]
Русская мечта: послесловие
Русская мечта: послесловие
КНИЖНЫЙ РЯД
Будаков В.В. Честь имею: Геополитик Снесарев. На полях войны и мира.
– Воронеж: Издательско-полиграфический центр ВГУ, 2011.
– 496с.
– 1000экз.
Эта книга открывает новую издательскую серию под названием "Неизвестные известные воронежцы". И то, что в качестве героя первого выпуска выбран именно Андрей Снесарев (1865-1937), уроженец воронежской глубинки, учёный-востоковед, профессор, генерал, - по-своему символично. Необходимо отдать должное скрупулёзности и профессионализму автора - он не только построчно изучил многочисленные письма Снесарева (благо сохранились!), его опубликованные работы, воспоминания о генерале. Писатель побывал практически во всех местах, связанных с жизнью своего героя, зорко и вдумчиво вгляделся в дошедшие до нашего времени силуэты городов и весей, увидел на них отсвет пожарищ далёких времён. Описания столь подробны, что, не принадлежи они руке мастера русского слова, порой могло бы показаться, что это путеводитель или отрывок из краеведческой энциклопедии[?] Но лиризм прозы Будакова, его высокая гражданская позиция увлекают читателя даже там, где, казалось бы, присутствует лишь перечисление картин и событий.
Необычностью темы притягивают страницы, повествующие о восточных экспедициях Снесарева. Вообще Азиатский вектор - один из краеугольных камней книги. Читателю предоставляется возможность увидеть научную лабораторию учёного, который дал миру образец многофакторного анализа проблемы, основанного на историческом, этнографическом и политическом материале. Взять те же исследования Снесарева по Афганистану, ведь он ещё век назад писал: Афганистан - "очень бедная, примитивная, без техники, без культуры" страна, которой "если и можно овладеть, то удержать её в руках очень трудно". А ещё одна мысль: "Азиатский мир не уничтожен, и его физиономия осталась прежней, усиление и будущая роль его должны быть признаны несомненными" - разве она не актуальна именно сегодня?